Отец поднял голову, когда она проходила мимо.
- Сезонку взяла? - крикнул он вслед,
Жалобно заскрипела за ее спиной калитка.
Полчаса Ольга звонила с вокзала своим новым подругам по работе. Истратила все пятиалтынные, но никого не застала дома. Чувство одиночества, как никогда еще в жизни, охватило ее. «Что же это? Все куда-то пошли, значит, все точно знали, что им нужно, и сделали, как задумали. Та сговорилась с подругой, к этой приехал из Магадана школьный товарищ у Тоньки, конечно, свидание, Маринка в консерватории: она любит музыку... А что я люблю? Кто мой друг? Чего мне надо?»
Она вышла из пропахшей табаком и дезинфекцией телефонной будки.
«Почему я всегда одна?» - с досадой думала Ольга. Девушки, с которыми она вместе работала, нравились ей. Они были веселые и дружные. У каждой были свои интересы. Они непринужденно говорили о них вслух. Ольга так не могла. Не умела делиться личным, сокровенным. Да и что у нее было за душой?
Одна рассказывала о неудачном свидании, и ее бурно утешали. Другая жаловалась: «Не высыпаюсь, приходится заниматься по ночам». Ее бранили: «Вот запустила Зимой, накопила «хвостов». Мы тебя предупреждали, а перед экзаменами, конечно, трудно». Спорили о собраниях, на которых Ольга не бывала, обсуждали спектакли, каких она не видела. Приглашали и Ольгу пойти с ними в кино. Однако она вечно спешила домой. Отец сердился, когда Ольга поздно возвращалась из Москвы.
Ей казалось, все горе в том, что она живет далеко за городом. Но разве прежде, когда она училась в Духовской десятилетке, у нее было много подруг? К ней почему - то не любили ходить. Ольга вспомнила, как однажды позвала к себе Нину Соколову, и они, сидя на скамейке в саду, читали вслух стихи Лермонтова. Ольга нарвала вишен и угостила Нину. Это заметили отец и мать. Они были здесь же, в саду, и ничего тогда не сказали. А вечером мама, поглядывая на хмуро молчавшего отца, упрекала Ольгу:
- Мне вишен не жалко, но что же, они так и повадятся к нам ходить?
Ее с детства тяготила замкнутая жизнь семьи. Отец и мать ни к кому не ходили в гости и к себе не звали. Только старшая сестра Ольги с сыном приезжала иногда из Реутова. Но разве это были гости?.. Ольге не нравился жесткий и тесный семейный уклад но за долгие годы она привыкла ему подчиняться. Она не только отца, она всех домашних сегодня удивила, когда внезапно сорвалась и помчалась в Москву.
Ольга спустилась в метро. Здесь, как всегда, царила непререкаемая определенность. Каждая мелочь словно бы твердила: «Видишь, как все просто, размеренно и точно?» Ольга пропустила несколько поездов, как завороженная глядя на электрические часы, в которых через каждые пять секунд одна за другой по ходу невидимой стрелки зажигались лампочки. Когда на циферблате вспыхивало римское «два», можно было с уверенностью сказать, что из - за поворота сейчас вырвется нарастающий гул поезда. Потом снова гасли лампочки на часах, зеленый свет в туннеле сменялся красным, а через две минуты - опять зеленый свет и гул за спиной.
«Пропал день, - думала Ольга. - Так жить нельзя».
Она села в поезд и поехала к Арбату. На площади увидела в сквере длинный ряд женщин с букетами в руках.
- А ну, кто забыл купить?
- Флоксы, флоксы!...
Ольга опустила голову и заторопилась. «Вот так бы стояла и мать», - подумала она и представила себе щуплую материну фигурку, завернувшиеся лацканы ее бумажного пиджака, охапки цветов в ведре, в корзине и тоненький, вянущий букетик в руке.
В «Художественном» билетов не было. Ольга бесцельно ходила среди толпы.
Кинокартину можно было смотреть и дома. Отец и бабушка сейчас у телевизора. Отец полулежит на диванчике в углу, бабушка придвинулась, как всегда, к самому экрану. А матери, конечно, некогда смотреть: она доит корову, моет ведра, ставит самовар у крыльца... Ни запах сосновых шишек, ни сизый дымок из трубы, ни вечернее небо - ничто не радует мать. Она опять сегодня что - то не успела сделать, и торопится, и ворчит про себя...
Нет, не могла больше Ольга оставаться дома! Не усидела бы она там, не улежала. Не хотела она повторять горькой и убогой маминой жизни. Не желала мириться с такой для себя судьбой. Человеку много надо, бесконечно много. Она чувствовала, что не хочет быть спокойной и довольной, а хочет двигаться, возмущаться, сердиться, и от этого ей было хорошо и свободно, как никогда!
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.