Через некоторое время мне открыли. Она стояла рядом с ним. Оба в пальто, но в домашних тапочках. У него на лице – удивление и смущение, у нее – отчаяние и растерянность.

– Ты что не спишь? – спросила она.

– Я тебя ищу. Пойдем домой.

– Вот это да-а! – протянул Илья Федорович как будто с восхищением. – Да вы что, девчата, пошли чай пить.

В доме было жарко и хорошо. Лампочка светилась сквозь оранжевый абажур с кистями, на печке мурлыкал чайник. Мы сели к столу, покрытому светло-зеленой клеенкой с большими красными розами. Илья Федорович разлил чай в желтые фаянсовые кружки, и мы пили его в пальто, молча и жадно. Я так и заснула за столом.

А когда проснулась, вспомнила все, еще не раскрывая глаз, и так долго лежала, не шевелясь и зажмурившись от стыда и позора. С улицы доносились удары топора, но в доме было тихо. Я открыла глаза и поняла, что уже день, и почувствовала, что матери нигде рядом нет. Кинулась к окошку: в отдалении, возле сарая, спиной к дому Илья Федорович колол дрова. Надо было скорей бежать, скрываться. Одевалась я как попало, сумку санитарную надела просто на шею. Отыскала на печке пальто, не застегиваясь, пробралась к выходу. Топор все рубил. На цыпочках спустилась с крыльца – и бежать.

Мне очень хотелось в школу! Мне казалось, что меня уже исключили оттуда за ночную, неположенную мне жизнь! Но пришла я рано: еще не кончилась первая смена. Время тянулось долго, а смысл жизни заключался в том, чтобы скорее начались уроки. Но лишь собрались ребята, прозвенел звонок и я села за парту, как завертелись и захлестнули меня воспоминания. Все казалось, что я совершила страшное преступление. Я так подвела свою маму, так испортила ей что-то очень важное. Мне было невыносимо думать, как я пойду домой. Больше всего мне хотелось сказать ей: «Я буду терпеливо ждать и могу даже попросить прощения у Ильи Федоровича».

К концу последнего урока пришло решение идти на станцию встречать маму, чтобы сразу просить прощения. Ясность цели успокоила меня, и тут только я огляделась вокруг. Заметила, что санитарная сумка так и висит на шее, а фартука вовсе нет. А Зинаида Ефимовна что-то говорит и смотрит на меня. После слов «урок окончен» я первая рванулась в раздевалку.

Когда раз в полчаса из Москвы приходила электричка, я стояла на страже у единственного спуска с платформы и вглядывалась в прохожих. Потом гуляла вдоль невысокой чугунной ограды с зубцами, которые от мороза сделались белесыми и напоминали кружевную сахарную вазу в комнате у Хреновых. На станции был и маленький вокзал, где, кажется, даже топилась печка. После третьего поезда я уже проводила время там и как-то само собой разглядывала людей, прислушивалась к разговорам. Вдруг мне послышались слова удивительно интересные. Я подвинулась поближе к двум теткам с узлами и с жадностью стала слушать. Разговор шел о колбасе и красной рыбе. Мне так хотелось есть, что интерес скоро превратился в мучение, и я вышла на улицу. От света фонарей заиндевелая ограда тускло, сахарно поблескивала и манила к себе. Я не только знала, но много раз пробовала, как липнут в мороз руки к металлу. Но ограда, казалось, была так хрупка, что должна была растаять от тепла, как леденец. Когда я уже склонилась к ней, чуть высунув язык, иллюзия рассеялась, но соблазн победил. Язык прилип, как магнит, намертво, и почудилось, что теперь он скорее оторвется от меня, чем от ограды. В следующее мгновение изо всех сил я оттолкнулась коленками и рухнула на платформу. Не успев осознать боль, увидела хлынувшую кровь и разревелась. Меня окружили, подняли. Я же рыдала все громче, но тут все же увидела, что электричка давно пришла, почти все вышли. Бросилась к ступенчатому спуску, чтобы не пропустить маму. Мелькнула мысль, что если она увидит меня сейчас, обязательно простит.

– Что это? Что случилось? – раздался надо мной спокойный, но чуть возвышенный голос. Теплая, сухая рука дотронулась до моего подбородка, а знакомое строгое лицо загородило от меня людей.

– А-а... А... а... – мычала я, все страшась закрыть рот.

– Так-так! – Лицо внимательно изучало меня и становилось все строже. – А где йод и бинт? Где твоя санитарная сумка?

Зинаида Ефимовна быстро разобралась в происшедшем, отвела меня в сторону, приказала закрыть рот и, оттирая кровь с моего лица снегом, допытывалась:

– Не уезжать ли собралась?

– Не-ет.

– Встречаешь маму?

– Угу, – всхлипнула я от этого слова.

– Так. Покажи язык. Бояться нечего! Вот уж и зажило. А теперь пойдем домой. Ты свет забыла выключить.

Я упрямо мотнула головой.

– А вот уж спорить мы с тобой не станем.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• 7
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.