Жемчужина

Евгений Карпов| опубликовано в номере №645, апрель 1954
  • В закладки
  • Вставить в блог

Ее меховая куртка, изорванная на спине, была в крови. Юбка, ватные брюки, белые валенки - все забрызгано кровью. У меня закружилась голова. Дело в том, что я даже на царапину не могу смотреть равнодушно, отворачиваюсь, а тут...

Что делать? Проклиная свою дурацкую слабость, я кусал губы, но раненой, разумеется, не становилось от этого легче. Ее надо было поднять и отнести в теплую комнату. Но хватит ли у меня сил дотащить эту рослую девушку?

С трудом, но я все-таки принес ее в комнату и уложил на кровать. Девушка все еще не приходила в сознание.

Отдышавшись, я вспомнил, что у нас есть аптечка. Выложил на стол все банки, коробочки, бинты и в недоумении уставился на них: что же теперь делать? Наконец сообразил, что больную надо привести в чувство и сделать перевязку. Так, кажется, рекомендует брошюрка о первой помощи. Нашатырный спирт не помог. Тогда я принял новое решение: раскалить докрасна печку, поставить греть воду, а затем начать перевязку.

Раны оказались неопасными, на мой взгляд. Самыми глубокими были следы клыков рыси между лопаток. Глаза оказались нетронутыми, только на лбу ссадина. На спине было несколько длинных царапин.

Во время перевязки девушка скрипела зубами, но глаз не открывала. Сначала у меня дрожали руки, я старался, возможно, легче прикасаться к ранам, боялся причинить боль. Дело продвигалось очень медленно, промывка ран могла затянуться на час, если не больше. Тогда я вспомнил хирургов. Говорят, что они безжалостны. Как хорошо я понял их «безжалостность» в эти минуты! Смочив вату в растворе марганцовки, я стал действовать быстро, уверенно. Девушка глухо стонала, но я не обращал на это внимания.

Наконец все кончено. Раны забинтованы, больная спит, ровно и глубоко дыша. «Хороший признак!» - решил я, наложил полную печку дров, сел к столу и сразу почувствовал небывалую усталость. Голова опускалась все ниже и ниже. Я убеждал себя в совершенной необходимости выйти на улицу, освежиться, но почему-то все откладывал это намерение. Думал, посижу минутку и выйду.

Но я не успел заснуть: раздалось мяуканье рыси. Девушка вскочила; ее большие светлые глаза смотрели куда-то вверх, а рука искала что-то у пояса, наверно, нож. Внезапное пробуждение было коротким; застонав, она упала на кровать, прямо на спину. Я повернул ее на бок и не отходил от постели, потому что при каждом вскрике рыси она пыталась подняться.

Как избавиться от проклятой рыси? Решил выстрелить из ружья, другого выхода не было. Вышел в сени, высунул ствол из двери и нажал на спусковой крючок. Эхо прогрохотало в тайге, и наступила полная тишина, та тишина, от которой голова кружится, если прислушаешься.

Когда я вернулся в комнату, девушка уже спокойно спала. Печка прогорела, становилось прохладою. Глянул на часы и удивился: половина седьмого. Почему так рано сегодня приходила рысь?

Думал, думал, что приготовить на ужни, и решил опять жарить судака. На этот раз, впервые за все время, судак не подгорел, потому что я не отлучался от плиты, боясь, как бы не было чада - это вредно для больной. Ужин получился на славу. Я искренне жалел, что гостья не может попробовать чудесной рыбы моего приготовления. Мне хотелось сделать девушке что-либо приятное, я был так рад гостье, нарушившей мое таежное одиночество.

Одиночество! Когда в сорок пятом году я окончил десятилетку, отец и мать хотели, чтобы я поступит в университет, на филологический факультет, где они работали преподавателями, а потом в аспирантуру и, таким образом, остался бы дома. Я рос как-то не так, как все, из меня получался умненький профессорский сынок-паинька. Я решил стать геодезистом и уйти из дому «в настоящую жизнь». Знал, что будет трудно после комфортабельной московской квартиры жить в палатках, деревенских избах, бродить по полям под дождем, на ветру. Но именно этого мне хотелось. И вот уже второй год работаю инженером, а чувство разочарования ми разу не посетило мою душу, хотя порой приходилось несладко. Волнует другое: за двадцать пять лет я еще не влюблялся по-настоящему. Были увлечения, но все это не то. Товарищи говорят, что я сам виноват. Но в чем же моя вина? В том, что не встречается девушка, которую я мог бы полюбить? Один утверждают, что мои чувства подчинены холодному рассудку, а для любви, мол, это гибель. Другие говорят, что я начитался плохих романов, выдумал несуществующий в жизни идеал девушки и тщетно разыскиваю его. Может быть, это и правда.

Помню, в школе на комсомольском собрании меня назвали неженкой, посоветовали глубже уйти в настоящую, трудовую жизнь. Ушел, считаюсь неплохим инженером. Хотя и не блестяще, но уже научился ходить на лыжах, жарить судака, даже белье сам стираю. А вот в «делах сердечных» остался все тем же «холодным» и до сих пор ни в кого не влюбился.

На Северном Кавказе у нас в отряде была девушка, техник. Весь отряд в ней души не чаял, она любила меня, но я к ней был равнодушен. Кто-то сказал: у нас любят друг друга не за внешность, а за богатство души. Тамара была человеком богатейшей души. Умница, чуткая, правдивая, начитанная, но меня никогда не тянуло обнять ее, поцеловать... В ней не хватало какого-то женского обаяния, изящества.

Обо всем этом я размышлял за ужином, поглядывая на девушку, которая сделала меня лекарем поневоле. Волосы у нее гладкие, коротко остриженные, цвета молодой сосновой коры, только посветлее, золотистой. Тонкие прямые брови совсем белые и на бледном лице почти незаметны. Я вспомнил встревоженный взгляд ее голубых глаз, и мне показалось, что и сейчас ее лицо было немного настороженным... Может быть, это и есть та, которую я так долго искал? Получалось даже красиво: «На далеком севере она пришла к нему, пробиваясь сквозь тайгу. На нее напали звери, она отбивалась от них и вся израненная пришла к нему, принесла свою большую любовь...»

Размечтавшись, я верил всерьез, что все так и будет.

Проснулась больная часов в девять утра. К этому времени из документов, найденных в кармане ее куртки, я узнал, что она карелка, комсомолка, охотник. Зовут ее Хельми. Выгребая золу из печки, я почувствовал на себе ее взгляд, оглянулся.

- Ты кто? - едва слышно спросила девушка.

- Инженер... Андрей Сидельников.

- А я Хельми... охотник, - громче ответила больная. - А ты один?

  • В закладки
  • Вставить в блог
Представьтесь Facebook Google Twitter или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.

В 4-м номере читайте о знаменитом иконописце Андрее Рублеве, о творчестве одного из наших режиссеров-фронтовиков Григория Чухрая, о выдающемся писателе Жюле Верне, о жизни и творчестве выдающейся советской российской балерины Марии Семеновой, о трагической судьбе художника Михаила Соколова, создававшего свои произведения в сталинском лагере, о нашем гениальном ученом-практике Сергее Павловиче Корллеве, окончание детектива Наталии Солдатовой «Дурочка из переулочка» и многое другое.



Виджет Архива Смены