Нас было шестеро топографов. Мы пришли в тайгу две недели тому назад. Не успели еще, как следует ознакомиться с местностью, развернуть работу, как по радио был получен приказ: пятерым с инструментом и рацией срочно явиться в Кандалакшу, одному остаться на хозяйстве. Начальник отряда приказал остаться мне, потому что я ходил на лыжах хуже всех, а переход до железной дороги предстоял трудный.

И вот уже седьмой день, как я живу один. Совершенно один во всей тайге.

Наш домик приютился под скалой. У самой двери растет высокая береза. Ствол у нее толстый и удивительно прямой. Немного поодаль протекает речушка. Ее воды струятся из темного грота, бегут по камням и образуют в километре отсюда небольшое озеро.

Сегодня утром в моей комнате было очень холодно. Железная печка покрылась инеем, который искрился в свете керосиновой лампы. Окна совсем запушил мороз. Мне не хотелось вылезать из-под одеяла. Не привык я к такой жизни. В московской квартире, где я жил, было всегда тепло. Да и здесь я обычно поднимался с постели, когда на печке уже закипал чайник и дежурный объявлял: «Опасность замерзнуть миновала, прошу вставать!» Пробовали и меня назначать на дежурство, но из этого ничего не получалось. Печка у меня почему-то разгоралась плохо, дымила, и чай поспевал не раньше, чем к полудню. Когда я остался один, печка стала послушной. Мне удалось разгадать некоторые ее секреты. Оказывается, она лучше разгорается и почти не дымит, если дрова выберешь посуше и наколешь их помельче.

В эти же дни я постиг еще одну житейскую мудрость: проснешься - сразу поднимайся с постели, а если задержишься хоть на пять минут, то наверняка потом проваляешься часа два, напрасно потеряешь время. И потом: сколько ни лежи, в комнате от этого теплее не станет, печка сама не затопится.

Сегодня я пролежал всего двадцать две минуты. Через час печка была уже красной, иней на окнах подтаял. Я поздравил себя с победой над самим собой.

Дома обычно я занимался по утрам гимнастикой, а здесь вместо гимнастики колю дрова. Сегодня мне пришлось туговато. Я задыхался от мороза, то и дело тер щеки и нос. Промерзшие сосновые кругляки разлетались от одного удара топора так, что поленья приходилось потом выуживать из глубокого снега. Яркие звезды на небе часто мигали. Мне казалось, что они живые и дрожат от стужи в черной вышине. Длинные фосфорические полотна северного сияния, развешанные по небу, мерно колыхались.

Вернувшись в комнату, я обнаружил, что термометр лопнул. Повесил новый. Минус сорок один градус. Вот это да! Мне никогда не приходилось бывать на таком морозе. Впрочем, это не так уж страшно, только кажется, что воздух какой-то жесткий.

Пока готовил завтрак, а, надо сказать, дело это сложное и кропотливое, пока ел, за окном рассвело.

С детства меня тянуло к природе, и поэтому сейчас, в пору вынужденного безделья, я целыми днями брожу по тайге.

Зимой в тайге так тихо, что голова кружится, если станешь прислушиваться. Иногда только сухо треснет сосна от мороза, а то в темную ночь заплачет филин, и ему долгим, протяжным стоном ответит рысь. Услышав этот крик, пронесутся испуганные олени и лоси, вздымая тучи снежной пыли, ломая сучья, - и опять тишина.

Какая-то шальная рысь каждую полночь приходит к нашему домику. Она забирается на самую вершину березы и кричит. Впервые она пришла дней шесть тому назад. Ее крик разбудил меня, но прошло несколько дней, и я привык к пронзительному мяуканью. Теперь, если рысь опаздывает, мне даже не спится.

Недалеко от домика, на голой скале, стоит сосна в белой шапке. Мне кажется, что это мохнатое чудище было когда-то живым, но однажды внезапно очутилось на краю пропасти, глянуло вниз и, растопырив лапы, замерло в ужасе.

Скуки ради я выдумываю разные истории про деревья, горы и озера. Оживляю их, и мне становится веселее. На берегу речки под высоким глинистым обрывом есть могила; она обложена разноцветными камнями. С восточной ее стороны лежит большой серый валун. Отсюда хорошо видны таежные дали, и мне очень нравится сидеть там у костра. Стволы таежного сухостоя порастают едва заметным мхом, и он, сгорая в пламени костра вместе с кипящей смолой, издает удивительно острый запах.

Подойдя к обрыву, я услышал журчание. Неужели и сегодня, в сорокаградусный мороз, ручеек не угомонился? Так и есть. Из грота идет пар гуще обычного. Он инеем оседает на черных камнях, образуя белые, как молочная кипень, гроздья цветов. Как и вчера, журчит вода, только торопливей, прозрачней. Струи, как весной, бегут, игриво попрыгивая по камням, позванивая весело, а тут дышать нечем, земля трескается и стонет от холода.

Я снял лыжи и спустился с обрыва к своему излюбленному валуну. Через несколько минут у моих ног уже пылал душистый костер.

Внизу расстилались незамерзающие болота, подернутые дымкой тумана. Всходило красное северное солнце, и казалось, что на болотах пожар. Огонь костра ласково пригревал грудь, лицо. Я закрыл глаза. Вдруг мне почудился женский голос: - О-эй!

Я встрепенулся, подумал: «Странный сон!» Но крик, словно эхо, повторился:

- О-э-эй!...

Тогда я оглянулся. Над гротом стояла девушка с протянутыми ко мне руками. Как она здесь очутилась? Девушка взмахнула руками и упала. Я вскочил. Может быть, это все-таки сон? Нет, на снегу, в самом деле, лежала девушка. Спотыкаясь о камни, я побежал к ней...

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.