После Плоского наш областного значения асфальт вылетел на общегосударственного ранга магистраль Москва — Воронеж — Ростов. Дорога преобразилась. Имею в виду не только ширину и качество ее, и даже не многократно возросший поток машин. Просто около каждой маломальской деревушки, села, поселка, а то и просто съезда на безымянный проселок в ожидании покупателя толпились ведра и кошелки с яблоками. Мой автобус катил на юг, и стихийные фруктовые ряды располагались по левой обочине дороги, ибо вся эта щедрость местных садов предназначалась тем, кто возвращался после отпуска в северные города. На всем пути от Лебедяни яблок не продавали. Тем асфальтированным большаком пользовался местный житель, у которого в этих краях либо свой сад, либо родня с садом, а потому продать ему яблоки было так же нереально, как сбыть лысому расческу. Здесь же, на автостраде, шансы возрастали. Хотя, как я заметил, покупатель отнюдь не реал товар из рук. Ведь, возвращаясь с Черного моря и Кавказа, автомобилизированные отпускники успели миновать благодатный Краснодарский край. Ростовскую, Воронежскую и значительный кусок Липецкой области. места, садами не обиженные, способные утолить любой яблочный аппетит. Но горы плодов не теряли надежды и все тщились искусить своим видом проезжий люд.

Так мимо шеренг соблазнительно красочных корзин и ведер мы подкатили к дорожному щиту с огромными цифрами «1146», что могло означать лишь одно: впереди Елец, город, упомянутый летописью на целый год раньше нашей прославленной столицы, о чем ельчане не преминули с гордостью сообщить всякому приезжающему.

Впервые я попал в Елец 14 октября 1943 года. когда вместе с матерью приехал на ее родину из Бийска после двух лет эвакуации. Железнодорожный вокзал, пакгауз, пристанционные строения. водонапорная башня — все было взорвано, сожжено, рогатилось ржавой металлической арматурой и прокопченными обломками кирпичных стен. Но к этому мы были готовы. Менее двух месяцев назад окончилось сражение на Курской дуге, в котором Елец был прифронтовым городом. Да и по пути сюда нам уже не раз встречались разбомбленные станции, горелые элеваторы, разбитые вагоны и паровозы под откосами железнодорожного полотна. Глаз привык к лику войны. А вот что потрясло — возки и тележки с яблоками на привокзальном базарчике. За два года, прожитых в Бийске, я не то что не пробовал, я даже ни разу не видел яблок, и фантазирования на фруктовую тему сделались просто наваждением, ибо витаминный голод ничуть не легче обычного. И тут вдруг ирреальное видение: целые повозки яблок, которые можно купить, выменять, съесть.

Вечером, когда мы со своими узлами и чемоданами дотопали наконец до заветной Кукуевки и вошли в сенцы теткиного дома, меня ждало второе потрясение за этот день: все было пропитано ароматом «антоновки».

Дядя Сережа пригласил меня взобраться по лестнице на потолок. Тут, прослоенная соломой, в три наката лежала съемная «антоновка». Потом он повел меня в коровник, в овчарню — и там потолки были завалены яблоками. Это было сказкой наяву.

Так началась моя жизнь в деревне в самое тяжелое для нее время.

Самые светлые воспоминания о том времени связаны с яблоками.

Сейчас иногда случается читать ностальгические строчки о былых временах, когда крестьянин Черноземья вроде бы умел сохранять фрукты свежими до самой весны, а то и до нового урожая, причем делал это без холодильников, без дорогого оборудования, что не удается современным садоводческим хозяйствам, таким оборудованием располагающим в достатке. Думаю, что подобные сопоставления неправомерны и просто экономически безграмотны сами по себе. Нельзя проводить параллель между колхозным или совхозным садом в сотни, даже тысячи гектаров, с одной стороны, и крестьянской усадьбой с десятью — двадцатью корнями плодовых деревьев — с другой, между урожаем в тысячи тонн и сбором в десяток-другой мешков. И дело не только в масштабах. Экономически и организационно это совершенно разные производственные единицы, с отличным друг от друга образом ведения хозяйства и, если так можно выразиться, подходом к яблоку. Выращенный в общественном саду плод перед тем. как попасть к покупателю, проходит через хозяйственные хранилища, городские овощные базы, через несколько сортировок, переборок, магазин — через множество чужих рук. Крестьянин же все эти операции со своим яблоком проделывал сам: и хранил, и перебирал, и транспортировал, и продавал, и даже передавал выручку личному инкассатору — жене. О его нерадивости или оплошности, приведших к порче фруктов, знали только корова да свинья на личном подворье. в чьи кормушки поступал «нестандарт». И никаких тебе общественных контролеров, актов об «усушке и утруске», никаких списаний продукции по причине ее порчи из-за непредвиденных метеоусловий. Все шито-крыто личной заинтересованностью и собственными издержками — на прилавок поступает только «показушный» первосортный фрукт.

Между прочим, приусадебный сад в прежние времена был далеко не таким идиллическим занятием, как сейчас порой кажется. Крестьянское подворье облагалось тогда существенным подоходным налогом. И если на приусадебном участке росли плодовые деревья, то за каждый корень семечковых (яблоко или грущу) нужно было платить дополнительно. Известно, что в тени взрослых деревьев другие культуры урожая не дадут. Молодые же сады, хотя и позволяли использовать междурядья, сами не плодоносили. Выходило, что за землю под садом платить налог приходилось дважды, тогда как урожай снимать всего лишь один. Некоторые устраняли несправедливость самым простым способом — вырубали деревья.

Мой дядька крепился. И думаю, не только из меркантильных соображений. Он посадил яблоки в годы рождения двух своих сыновей, теперь находившихся в армии, и деревья стали как бы живым талисманом, хранившим их от всякой фронтовой случайности. И если что — они остались бы живой памятью о них.

О том, что сад приносил не только радость, но огорчения и заботы, я понял, можно сказать, случайно.

Как-то апрельским вечером сорок четвертого по пути из госпиталя на фронт мой отец заскочил к нам в Кукуевку. На другое утро, захватив тележку и пару лопат, мы пошли в ближайший лес. Здешние сады не особенно разнообразны сортами груш. Зеленого цвета приплюснутый «бергамот», крахмалистая, пресная на вкус «тонковетка» да местная гордость «бессемянка» — вот, пожалуй, и все. что способно устоять против случающихся тут морозов. Поэтому в личных садах часты дикие, непривитые груши, неприхотливые, выносливые, урожайные. Их небольшие круглые плоды, даже созрев, вяжут рот. Но полежав недельку-другую. они становятся сочными и необычно вкусными.

Так вот, отец вздумал накопать в лесу молоденьких диких груш, коих тут в достатке, и, пересадив их в дядькин сад, позже привить в крону «бессемянку». Выполнить первую часть программы оказалось несложно: за какой-нибудь час мы отобрали и выкопали полдюжины отличных деревцев. стройных, с хорошо развитыми корнями, с крупными годовыми побегами на сучьях. А вот со вторым пунктом произошла осечка: как ни дорог был гость, его затею дядька не одобрил.

— Что вырастет, неизвестно, а землю уже сейчас отдай, да и налог платить придется, — буркнул он, и в качестве компромисса предложил: — Хочешь, сажай по канаве или вон против дома.

Дядькина хитрость расшифровывалась просто. Канава вокруг огорода и выгон перед домом в «план» его усадьбы не входили. Поэтому посаженные здесь груши оказывались как бы на нейтральной, не облагаемой налогом полосе. Моральное же право на урожай оставалось все-таки за нами. Три дерева мы посадили с отцом перед домом, три — на канаве. Недели две я поливал их прудовой водой, и в середине мая они распустили почки.

Думаю, и так ясно, что каждый хозяин дорожила своим садом и стерег урожай пуще глаза. Едва яблоки достигали размера голубиного яйца, под деревьями строился добротный шалаш и натягивалась проволока, по которой бегал злой кобель. Но эти меры предпринимались против чужих. Мы, местные мальчишки, хорошо знали, в чьем саду раньше всего созревали «медовка» и «белый налив», у кого наиболее вкусные «грушовка» и «скрижапель», чья «антоновка» самая крупная, но свои набеги совершали мы не из корысти и даже не из озорства. Превыше всего было желание перехитрить бдительность сторожей, и картуз яблок становился не только заслуженным трофеем, но материальным доказательством нашей лихости и смекалки. Однако никогда не приходило в голову взять больше или, упаси бог, сдуру отрясти яблоню. Такой беды и разора мы не учинили бы и врагу...

Вот в какие далекие воспоминания увели меня импровизированные яблочные базарчики у дороги и с детства врезавшаяся в память цифра «1146». И, вполне понятно, захотелось еще раз побывать в садах своего детства. Тем более что их посещение позволяло взглянуть на ту сторону проблемы. которая казалась мне особенно загадочной и неопределенной.

Комментарии к статистике

Когда Илья Михаилович Каганович, заведующий отделом экономики ВНИИСа, знакомил меня в Мичуринске с различными выкладками относительно садоводства в Черноземье, меня особенно заинтересовал валовой сбор яблок в так называемом «частном» секторе. Как уже говорилось, в 1984 году индивидуальные сады дали 2236 тысяч тонн яблок, что составило 40,7 процента всего урожая. Цифра была довольно внушительной, и я полюбопытствовал, каким образом ее удалось получить.

— Это данные статистического управления. Ему известно количество яблонь на усадьбах колхозников и рабочих совхозов, а также в коллективных садах горожан. Количество деревьев переводится в гектары. Они множатся на среднюю урожайность, которая известна, таким образом и получается итоговая цифра. Думаю, она не преувеличена, а даже несколько занижена.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.