— Ничего. Отобрал рукопись.
— И никак не объяснил?
— Ничего не сказал.
Так. И Анюте он, Мямлин, ничего не сказал. А вымарывал, значит, что-то в главе о здравоохранении. Что же сие может означать? Ну, хотя бы то, что в последнее время он узнал о каких-то новых фактах. Пожалуй, годится как рабочее предположение. Но что же это за факты, о которых он не хотел ничего сказать ни Лесневу-младшему – приятелю все-таки, – ни Анюте, которую он любил и которая любила его? Вымарывал что-то в главе о здравоохранении... В этих словах содержался некий намек. Едва уловимый. Но в голове у Кириллова он засел крепко.
А Славка тем временем продолжал рассказывать:
– Вообще он был странным парнем. Не то блаженным, не то себе на уме... – Леснев кивнул на пухлую пачку, которую Степан Николаевич задумчиво перелистывал. – А это важно?
Это было очень важно. Чрезвычайно важно. Оно-то и не давалось Кириллову столько времени.
«Ох, студент, студент... Почему я раньше не спросил тебя об этом? Не пришлось бы тебе подписывать протоколы, не лежал бы в больнице Чуриков-пьяница, обормот, но ведь человек все-таки... Нет, не блаженненьким был Мямлин и не себе на уме. Честным парнем был... Историю он воссоздавал, историю, и вымарывал он из рукописи свои ошибки. И не свои даже, а то, что ему в уши надули...»
— Я хочу спросить вас, Леснев... Только подумайте прежде. Попадались вам в рукописи упоминания о детдоме? В тех местах, где Мямлин менял текст?
— Нет, – сказал он уверенно. – Марал он там, где речь шла о двадцатых годах. Это я точно помню.
Что ж, так и должно быть. Если бы не было этих вычерков, преступнику не понадобилось бы уничтожать рукопись. Он ее уничтожил и на этом попался. Он рассчитывал, что номер пройдет, он ловко это проделал: нашел неоконченную страничку – ту самую, сто двадцать вторую, – подложил ее в рукопись, и на ней текст оборвался. Мямлинская работа стала выглядеть незавершенной. Сто двадцать две страницы первого экземпляра легли в чемодан, а остальные вместе со вторым экземпляром он забрал, чтобы уничтожить. Он, наверное, проклинал
Мямлина за то, что тот внес поправки в оба экземпляра. А может, не думал об этом. Он скорее всего не знал, что Мямлин ходил в последний свой день в библиотеку и договорился о перепечатке трехсот страниц. Другое он знал... Знал, что Мямлин печатал сам и никогда никому не показывал свои рукописи. На этом и строил преступник расчеты.
На этом и просчитался...
Давно ушел, скрипнув дверью, Леснев-младший. Кириллов задумчиво перебирал листки мямлинской рукописи, но читать не стал. Потом долго сидел, уставясь невидящим взором в страницу, и, подняв телефонную трубку, заказал Баку.
— По срочному.
— Будет в три раза дороже, – предупредила телефонистка.
— Пусть будет в три раза дороже, где наше не пропадало, – отшутился Кириллов.
Через несколько минут длинная трель звонка разорвала тишину номера.
— Хусаинов, ты?
— А как же...
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.