Он пошел к ней. Его распирала радость, и он не сразу заметил, что Люська и глядеть на него не хочет. Когда он пришел, Люська жарила яичницу. Она даже не подняла глаз от сковородки, словно это и не сковородка была, а невесть какая ценность.
— Что с тобой? – спросил Славка.
— Ничего, – сказала она как-то ухе слишком спокойно, по-прежнему не глядя на него.
— А все-таки?
— Ты хочешь это знать? – холодно осведомилась она.
— Разумеется. Может, я сумею помочь...
— Ты, по-моему, уже помог, – сказала она, снимая сковородку с огня. – Но я тебя не виню. Ты такой же, как и все. И камень, который ты бросил в папу, не крупнее других.
— Я?.. Камень?..
Так вот что вползло между ними! Подозрение. Сначала он подозревал ее в том, что она... А в чем, собственно, он подозревал? Ему просто не понравилось, что она говорила со следователем о нем... Теперь она... Какой-то камень... Когда же это он бросил камень в ее папу? В папу, который, возможно, убил Сашку...
— Ты только не оправдывайся, – сказала Люська. – Помнишь, мы лежали у колодца, и ты сказал, что следователя интересует мое происхождение. Я тогда ничего не поняла...
— Я и сейчас этого не понимаю. И если ты вообразила...
— Откуда следователю стало известно, что в нашем доме нет фотографии моей мамы?
— Да ты что?
— Ничего. Вчера я говорила с папой и теперь знаю все. А ты поступил, как...
— Договаривай, что же ты замолчала...
— Как обыватель, – сказала она. – Зачем ты пришел ко мне, к дочери убийцы? Ты ведь веришь всему, что болтают...
— Люська, послушай, – начал было он, но слова вдруг застряли в горле. Он хотел рассказать ей обо всем, что произошло, хотел доказать, что он не обыватель, что все так по-идиотски сложилось, хотел что-то объяснить... И, может быть, ему удалось бы объяснить ей то, чего он и сам-то хорошо не понимал, может, удалось бы стряхнуть паутину, облепившую их, паутину, в которой они оба беспомощно барахтались... Может быть, это удалось бы ему, если бы он заговорил. Но он молчал, он растерял все слова, а Люська смотрела на него холодными глазами и тоже молчала. А когда молчание стало уже невыносимым, она сказала:
— Что же ты стоишь? Уходи...
И он ушел. Вышел на улицу и медленно побрел к центру Нылки. Постоял у клуба с парнями, о чем-то поговорил, долго и сосредоточенно изучал афишу кино, но так и не запомнил названия фильма. Все, что происходило вокруг, было похоже на странный, дурной сон. Этого не должно было быть, но это было. Был Чуриков, был его отец, была Люська, и был ее отец... Не было только Сашки, который заварил всю эту кашу... Пуля, убившая Сашку, рикошетом отскочила в них с Люськой. Она сказала, что старик Нифонтов признался ей в чем-то. Неужели это ее отец застрелил Сашку? Девочка с тайной... Девочка не хочет верить, что ее отец – убийца. А он вот поверил было Чурикову, поверил сразу, безоговорочно...
Клуб остался далеко позади... Ему казалось, что он идет без цели, просто бродит по улицам наедине со своими путаными размышлениями. Казалось... На самом-то деле цель была. Он не думал о ней, он гнал эту мысль, но он знал, чего ищет... Он искал встречи с Чуриковым, он обходил стороной улицы, где его наверняка не могло быть, он ходил и ходил по тем, где надеялся его встретить.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.