– Да, Леснев, натворили вы... – сказал Степан Николаевич, когда последний лист протокола был подписан.

Славка молчал. Он был подавлен, растерян и даже не старался скрыть обуревавшие его чувства за напускной бравадой. Что-то сломалось в нем. «Осознал», – сказал вчера Миша Востриков, и было непонятно, иронизировал он или говорил всерьез. Мишу иногда трудновато понять. До конца он ясен, наверное, только Наталье Ивановне. А Кириллов вообще чуть было не отнес его к той категории людей, которые хорошо говорят лишь о покойниках, да и то через одного. Сомневающийся человек...

Почему Кириллов вдруг подумал о Мише, он и сам не знал. Впрочем, это еще можно было как-нибудь объяснить. Но вот почему сразу вслед за этой мыслью вытащил из ящика стола неоконченную рукопись Мямлина, он, сколько потом ни раздумывал, так и не смог понять. Странно все-таки устроен наш мыслительный аппарат. Ты о чем-то говоришь, что-то делаешь, а откуда-то из подсознания неожиданно выползает и начинает обретать четкую форму мысль, которая, казалось, никак не могла вытекать из того, что ей только-только предшествовало.

Была, конечно, тут какая-то ассоциативная связь. Но не в ней дело, а в мысли, которая потащила за собой длинную цепь рассуждений и привела в конце концов к разгадке.

Позднее, когда Степан Николаевич вновь и вновь перебирал в памяти все происшедшее, он вынужден был признаться себе: да, я не гений... Тот додумался бы до этого раньше. Гений спросил бы: а что, собственно, писал Мямлин? Историю поселка? И ответил бы: да.

О том, что Мямлин писал историю поселка, свидетельствует, во-первых, текст рукописи, найденной в чемодане, а во-вторых, обширная переписка Мямлина с архивами, музеями и частными лицами. Переписка эта сохранилась, и вы, товарищ Кириллов, ее читали. Вы вникали в характер ответов, которые получал Мямлин, вы хотели уловить какие-то намеки на то, что Мямлина занимали вопросы, связанные с эвакуацией детского дома. Вы таких намеков не уловили. И вы подумали, что преступник изъял часть переписки, а заодно и уничтожил тот экземпляр рукописи, в котором, как вам казалось, описывались события, имеющие отношение к эвакуации детдома. Так вот, вы дурак, товарищ Кириллов. Сколь ни наивен был Мямлин,

он никогда бы не потащил в историю сомнительные факты. Это раз. Кроме того, вы, товарищ Кириллов, по какому-то недоразумению упустили из вида еще одно немаловажное обстоятельство: рукопись-то, как вам известно, была у Мямлина готова целиком, он даже договорился о ее перепечатке. А вот все то, что интересовало его в связи с детдомом, все это явно выглядело «незавершенкой». С Гришей-дурачком он ведь так и не сумел объясниться. А теперь настала пора внимательно поглядеть на те сто двадцать две страницы, которые преступник положил в чемодан, изучить внимательно последнюю и задаться вопросом: что сей сон означает? Не напоминает ли она ту, которую вы нашли в столе у Мямлина? Там автор запутался в двух «когда» и выдернул лист из машинки. Эта страничка обрывалась фразой: «О книгах и газетах наши селяне не имели никакого понятия, их читали только в том одиноком доме на Мызе да еще, может...» Наверчено – будь здоров. Из такой фразы не скоро выберешься. Не заменил ли эту страничку Мямлин другой? В самом деле: рукопись у него состояла из трехсот страниц. А сто двадцать вторая почему-то не дописана до конца. Не делал же он две закладки-Кириллов оторвал взгляд от рукописи и поглядел на Леснева. Сейчас этот парень мог ему помочь.

— Вы видели когда-нибудь Мямлина за машинкой? Где он работал?

— В клубе обычно. Иногда брал машинку домой. Печатал он плохо, клопов давил...

— У кого он брал машинку?

— В библиотеке. Но в этом году, по-моему, он вообще к машинке не прикасался. Может, весной, когда меня здесь не было...

— Читали? – кивнул Кириллов на рукопись.

— Перелистывал, – усмехнулся Леснев.

— Давно?

— Да нет, не особенно. Чуть ли не в тот день, когда он с Гришей занимался.

— Не помните, сколько экземпляров рукописи было у Мямлина?

— Отчего же, помню. Два. И еще листочки, которые он повсюду разбрасывал. Графоманская привычка – терпеть не мог забивать ошибки в тексте. А вымарывал тушью, и чтобы обязательно ровненько.

— Много вымарывал?

— Не сказал бы. В одной главке, правда, он почеркал изрядно. Там, где писал о здравоохранении. Вписывал на место вычерков целые абзацы. Я еще спросил, что так?

— И что же он ответил?

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• 7
• 8
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.