Тогда дядя Егор вышел на улицу, завел машину и уехал. А мать ругала Шуру на другой день:

— От любви любви не радуются. Какого человека обидела — у чужих праздничала.

В войну дядю Егора убило, и он не стал мужем сестры. И только взрослым я увидел настоящую елку.

Дед у меня сутулый, здоровенный. Говорили, что он был есаулом или еще чем-то. Он угрюмо сидел на печи и никого не подпускал на разговор. Порой он через горы уходил к другой своей дочери, опираясь на палку, — он не признавал машин.

Все его в доме боялись, а я нет, и мне это нравилось. Когда он был сердитым и не ел по нескольку дней, меня подсылали к нему с едой. Я чувствовал свою власть и дразнил его: то прутиком щекотал пятку, то выворачивал папаху его наизнанку, и дед по забывчивости надевал ее, то называл «беляком». Тогда дед гнался за мной и, догнав, подымал меня одной рукой, снимал штанишки и плевал в ягодицы:

— Тьфу! Нечистая сила!

— А я тебя не боюсь! — говорил я, обиженный.

— Ладно, дразни, забавник! — соглашался дед украдкой. — Вырастешь, конопатый, — поймешь!

— Чего ты деда мучишь? — ругала мать. — Ты же вылитый он.

— Он «беляк» и прячется! — говорил я.

— Тсс! — шикали на меня. — Дурень! Чтоб ты никому, ни-ни! Ясно?

Потом дед заболел и стал причащаться, подозвал меня к себе и тихо сказал:

— Твоя правда, сынок. Скучно в чужом времени жить. Надурил я здорово, да ничего. Только ты меня смотри помни...

Дедушка в тот раз не умер. Лишь спустя год его занесло на перевале снегом. Нашли деда в расщелине: он лежал плашмя, а сверху лежала палка... Так я и не узнал, какой он.

И еще о себе

В неприметной, отдаленной стране до сих пор еще живу я, маленький, шестилетний. До сих пор жив, и кажется, что буду жить вечно. И теперь только память, как на пароходе, увозит меня туда, где гуси летят по небу и не возвращаются, где мамины цыплята в пуху, как снежные...

И мне, нынешнему, там, в той земле, все понятно, все светло. Я вижу тоненькую тропку, убегающую от нашего дома в тальники, где жили для меня все звери: волки, лисицы, медведи. Я до сих пор бегу по той тропинке и боюсь, что повстречаюсь с ними, и мне боязно и приятно, и я бегу, бегу, до сих пор бегу.

А еще смотрю через иневую вязь на оконном стекле на улицу, на снег, на мороз. И мне кажется весь мир белым, в узорах и морозным. А мать говорит:

— И с чего это ты?

А я дышу, дышу на стекло и хочу рассмотреть день, снег, небо.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• 7
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.