Когда мне трудно, я вспоминаю себя маленького. И мне грустно, что детское, ясное стало дальним. Где-то, за тридевять земель, еще живу я, шестилетний, и еще жива бабушка и мои братья Миша, Сережа, Коля. Там, в памяти о детстве, все живо и празднично. Я возвращаюсь туда сейчас, чтобы вспомнить в себе ту ясность и доверчивость, когда все на земле легко объяснимо. Может быть, жить — помнить в себе все летнее, легкое. А может, возвращаться, подобно отлетным гусям, к той земле, где тебе было шесть лет и все казалось огромным и непривычным. «Тега-тега!» — зову я, как тех гусей, воспоминания, не для того, чтобы успокоиться, а просто потому, что кому-то и сейчас еще шесть незаменимых лет.

Бабушка

Бабушка Пелагея — тоже маленькая, и мне все с ней понятно. Я с ней могу разговаривать просто так, к тому же бабушка любит читать книги, где живут сказки. В общем, я с бабушкой на равных. Помню, когда к нам в совхоз привезли первый раз кино, — это был «Александр Невский».

— Володенька, — сказала бабушка, — что такое кино?

— Это когда люди ходят по стенке и разговаривают, — сказал я услышанное от других.

— Этого не может быть, — сказала бабушка.

И мы пошли смотреть кино. Бабушку пропустили бесплатно, так как подумали, что она слепая, а я поводырь. Мы сидели с ней на полу перед первым рядом. Погас свет. И на стенке появились люди. Бабушка подумала, что это какой-то фокус, и успокоилась. Потом появился Александр Невский. «Боже мой, да что это, господи?» — всплеснула бабушка руками. И вдруг встала на колени и начала читать молитву, истово кланяясь. Так и стояла бабушка на коленях, пока шел сеанс... Я испугался за нее, а еще мне было стыдно, потому что все смотрели на нас и улыбались.

— Чудо чудесное, появился святой Александр — живой, точно такой, как на иконе у меня, — рассказывала бабушка дома. — Вот до чего люди додумались! Ох!

На другое воскресенье бабушка опять стала собираться в кино, надела новую кофту и ненадеванный цыганский платок.

— Идем, внучок, в кино — на святых смотреть, — сказала бабушка.

— Я не хочу, у меня сон, — сказал я.

— Бабушка старая, и ее надо уважать. Она хочет молиться. А сейчас церквей нет, — сказал отец, посмеиваясь.

Злой на бабушку за то, что все мальчишки смеялись над тем, как она молилась в кино, я ее нарочно подводил к большим камням и говорил: «Здесь камень — прыгай». И бабушка покорно прыгала. Так же смешно, неуклюже она прыгала и через канавы.

В кино показывали пароходы и самолеты. И бабушке было неинтересно; она ждала, когда появится святой со строгим лицом, и глаза у нее каменели в ожидании. Но святой не появился, потому что это была другая картина. И бабушка дома долго лежала и что-то ворчала. С тех пор мы с ней не стали ходить в кино. А иконку она убрала в ящик. Бабушка болела ногами и дулась на меня целую неделю.

Сны у бабушки, как сказки, длинные. И мне кажется, что она нарочно их выдумывает. Я очень ей завидую. И все придумываю себе сон такой; чтобы она ахнула и не могла отгадать. Наконец я придумал. Как-то утром я ей сказал:

— У меня был сон, будто я сделался желудем и меня кто-то съел. Вот.

— Ох! — испугалась бабушка. — Это к простуде. И три дня не пускала на улицу.

Я очень огорчился, что бабушка для меня так плохо отгадала сон. И стал придумывать другой, чтобы успокоить ее. Но сны выходили бездарные: то про то, как я ем оладьи во сне, то про то, как я гнался за гусем.

— Оладь — это орать, — говорила бабушка бесстрастно, — гусь — грусть.

Меня взяло отчаяние. И я перестал рассказывать сны. И меня стали снова пускать на улицу...

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• 7
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.