А у бабки сны действительно чудные были. Хотя бы вот такой сон. Я его вот так запомнил.
— Сижу я, значит, у станции, — рассказывала бабушка, — а рельс железных, дорожных навалена уйма. А я беру бритвочку. И, как соломинку, режу их пополам. Изрезала все... К чему — сон бестолковый... Гора — к горю. Печь — к печали. Хлев — к хлебу. А это? Рельсы — к чему? К войне, что ли?..
— Сны у тебя металлургические, — говорит отец, а сам смеется и мне подмигивает. И мне весело тоже, потому что это слово пугает бабушку, и она уходит в боковушку, где долго с кем-то и истово беседует...
Над нашею избою радуга перевесилась, большая, как рыба. Я ее вижу с луговины и бегу, бегу, чтобы поймать радугу. А когда прибежал, — пусто.
— А где радуга? — спрашиваю я у бабушки.
— Это я ее дымом прогнала. Затопила печь — дым и унес ее к другим избам. Ишь, радость какая — боязно для одних себя оставлять. Пусть и другие порадуются.
Дождик прошел сыпкий, скорый и ушел в лес.
— Куда девался дождик? — спросил я.
— Хороший дождик грибы поит, — сказала Пелагея Петровна, — и хлеб тоже, и реки. А живет он в облаке, чтобы люди видели его и ждали.
И это было очень хорошо, что дождик такой умный и добрый.
Под окном у нас росла яблоня, старая, с большими ветками. Мне хотелось скакать на палочке, и я отломал от нее большую ветку и стал ездить на ней верхом.
— Страхи какие! — всплеснула руками бабушка. — И не стыдно, что дереву сделал больно?
— Я всего одну веточку! — оправдывался я.
— Ох, что теперь делать? Увидит твой отец, как яблоню покалечил! Ох!
— Я не буду больше! — испугался я за себя.
— Вот что сделаем, — сказала бабушка. — Сейчас еще весенне, сделаем из ветки черенок и посадим возле баньки, чтобы новая яблоня росла. Отец увидит — и простит....
Не помню, принялся тот черенок или нет, но на том месте сейчас яблоня. Годы те ушли давно. И бабушки уже давно нет. И я тихонько стал взрослым и, когда приезжаю домой, вижу возле баньки яблоню, уже не новую, согнутую, с большими яблоками... И мне кажется, что яблоня помнит бабушку, как я ее помню. Потому она, может, и живет так долго и вся в яблоках...
Помню снежок, мохнатый, похожий на белых пчел. Он нападал сразу. А потом долго лежал и старел. На морозе в каждой снежинке — свистулька. Наступишь — засвистит. Чудно.
— Что это? — спрашиваю бабушку.
— Это морозу больно, — говорит она.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.