- Таким меня вспоминает наш добрый Этьен. Он чуточку идеализирует и меня и себя. На самом деле все было не так. Темно-красная дымка совсем закрыла его и вдруг растаяла. На это ушло не более полминуты. Но из тумана вышел другой Ланге, чуть пониже, грубее и кряжистее, в нечищеных сапогах и длинном темном плаще - усталый солдафон, с глазами, воспаленными от бессонных ночей. В руке он держал перчатки, словно собирался надеть их, но не надел, а, размахивая ими, подошел и конторке Этьена.

- Где же они, Этьен? Не знаешь по-прежнему?

- Мне уже не доверяют, мсье Ланге.

- Не пытайся меня обмануть. Ты слишком заметная фигура в местном Сопротивлении, чтобы тебя уже лишили доверия. Когда-нибудь после, но не сейчас. Просто ты боишься своих подпольных Друзей. Он размахнулся и хлестнул перчатками по лицу портье. Раз! Еще раз! Этьен только мотал головой.

- Не позже завтрашнего дня сообщишь, где они прячутся. Так?

- Так, мсье Ланге. Гестаповец обернулся и снова предстал перед нами, преображенный страхом Этьена: нибелунг, а не человек.

- Этьен тогда не сдержал слова: ему действительно не доверяли, - сказал он, - Но как он старался, как хотел предать! Он предал даже самую дорогую ему женщину, в которую был безнадежно влюблен. И как жалел! Не о том, что предал ее, а о том, что не сумел предать тех двух, ускользнувших. Ну что ж, Этьен, исправим прошлое. Есть возможность. Русского и американца я расстреляю как бежавших парашютистов, другого же русского просто повешу. А пока всех в гестапо! Патруль! - позвал он. Мне показалось, что весь пыльный, полутемный холл наполнился автоматчиками. Меня окружили, скрутили руки и швырнули пинком в темноту. Падая, я ушиб ногу и долго не мог подняться, да и глаза ничего не видели, пока не привыкли к багровой полутьме, почти не рассеиваемой светом крошечной тусклой лампочки. Мы все трое лежали на полу узенькой камеры или карцера без окон, но карцер двигался, нас даже подбрасывало и заносило на поворотах, из чего я заключил, что нас просто везли в тюремном автофургоне. Первым поднялся и сел Мартин. Я согнул и разогнул ушибленную ногу: слава богу, ни перелома, ни вывиха. Зернов лежал, вытянувшись плашмя и положив голову на руки.

- Вы не ушиблись, Борис Аркадьевич?

- Пока без увечий, - ответил он лаконично. Но молчать я не мог.

- Моделируется чье-то прошлое, - повторил я. - Мы в этом прошлом случайно. Но откуда здесь приготовленный для нас тюремный фургон?

- Он мог стоять у подъезда. Возможно, привез автоматчиков, - сказал Зернов.

- Где же они?

- Наши конвоиры, вероятно, в кабине водителя. Остальные дожидаются в гостинице приказа Ланге. Они, возможно, были нужны ему и тогда. Он только слегка корректирует прошлое.

- Это не только его прошлое, это и прошлое Этьена. Они друг друга корректируют. Только не понимаю, зачем это нужно?

- А обо мне вы забыли, ребята? - вмешался Мартин. - Я ведь по-русски не понимаю.

- Простите, Мартин, - тотчас же извинился Зернов, переходя на английский, - действительно забыли. А забывать, между прочим, не следовало не только из чувства товарищества. Нас и еще кое-что связывает. Вы знаете, о чем я все время думаю? - продолжал он, приподымаясь на локте над замызганным полом фургончика. - Случайно ли все то, что с нами сейчас происходит? Я вспоминаю ваше письмо к Анохину, Мартин, в частности ваше выражение: меченые, как бы «отмеченные» пришельцами. Оттого мы и допускаемся беспрепятственно в самые недра их творчества. А вот случайно это или не случайно? Почему был моделирован не любой рейсовый самолет на линии Мельбурн - Джакарта - Карачи, а именно тот, где были мы, «меченые»? Случайно или не случайно? Предположим, что «облака» заинтересовались по пути на север жизнью американского захолустья? Допускаю эту возможность. Но почему они останавливают свои выбор именно на городке, связанном с жизнью Мартина? И в то самое время, когда он рассчитывал там побывать? И почему из сотни дешевых парижских отелей выбирают для очередного эксперимента именно наш «Омой»? Тоже случайно? А может быть, заранее обдуманно, намеренно, с определенным, пока еще скрытым от нас, но уже вполне допустимым расчетом? Мне показалось, что Зернов заговаривается. Необъяснимость происходившего, реальность и прозрачность этих перемещений во времени и пространстве, болезненный мир Кафки, ставший нашей действительностью, могли напугать кого угодно, только не Зернова. А он словно прочел мои мысли.

- Думаете, с ума сошел? А знаете парадокс Бора о безумии как о признаке истинности научной гипотезы? Но я не претендую на истинность, я только высказываю одно из возможных предположений. Не есть ли это тот самый контакт, о котором сейчас мечтают все мыслящие представители человечества? Не пытаются ли «облака» через нас, именно через нас, сказать людям о том, что они делают и зачем они это делают? Допуская нас к своим экспериментам, не обращаются ли они к нашему интеллекту, предполагая, что мы сумеем понять их смысл?

- Странный способ связи, - усомнился я.

- А если другого нет? Если наши виды связи им неизвестны? Или недоступны? Если они не могут прибегнуть ни к оптическому, ни к акустическому, ни к другому приемлемому для нас способу передачи информации? И если им недоступна телепатия, неизвестен наш язык, азбука Морзе и другие наши сигнальные средства? А нам недоступны их виды связи. Что тогда?

- Не пойму я вас, - рассердился Мартин, - они творят, они моделируют, связи ищут, а нас - кого к стенке, кого в петлю.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• 7
• 8
• 9
• …
• 13
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.