- Это мать Ирины, - сказал я.
- Час от часу не легче. Откуда она взялась?
- Говорит, Этьен ее вспоминает сейчас. Была с ним в Сопротивлении во время войны.
- Еще один оборотень, - сказал Мартин и сплюнул. - Всех бы их этой гранатой. - Он хлопнул себя по карману.
- Не горячись. Их же людьми сделали. Людьми, а не куклами, Сэнд-сити не повторяется.
- Людьми, - зла передразнил Мартин. - Они знают, что повторяют чью-то жизнь, даже будущее знают... тех, чью жизнь повторяют. Ты «Аракулу» видел? Фильм такой есть о вампирах. Днем мертвые, ночью живые. От зари до зари. Вот тебе и люди. Боюсь, что после такой ночки на нас смирительную рубашку придется надеть. Если, конечно, боши здесь не пристукнут.
- Не гуди, - оборвал я его, - а то услышат. Пока все еще не так плохо. У нас уже оружие есть. Поживем - увидим, как говорят по-русски. Вошла «Ирина». Я не узнал настоящего имени этой женщины и мысленно по-прежнему называл ее «Ириной».
- Нести сюда выпивку неудобно, - сказала она, - могут обратить внимание. Пойдемте в бар. Там все пьяны, и еще два гостя не событие. Бармен предупрежден. Только пусть американец молчит, а на все вопросы отвечает по-французски: «Болит горло - говорить не могу». Вас как зовут? Повторите, Мартин: «Болит горло - говорить не могу». Мартин повторил несколько раз. Она поправила.
- Вот так. Теперь сойдет. Верных полчаса вам ничто не грозит. Через полчаса появится Ланге с минером и автоматчиками. Из бара ведет внутренняя лестница в верхнюю комнату, где играет в бридж генерал Бер. Под столом у него мина с часовым механизмом, через сорок пять минут здание взлетит на воздух.
- Мать честная! - воскликнул я по-русски. - Тогда надо тикать.
- Не взлетит, - грустно улыбнулась она. - Этьен обо всем доложил Ланге. Меня схватят наверху у Бера, минер обезвредит мину, а Ланге получит штурмбаннфюрера. Вы подождете минуты две после его прихода и спокойно уйдете. Я открыл рот и опять закрыл. Такой разговор мог происходить только в психиатрической клинике. Но она продолжала:
- Не удивляйтесь. Этьен не был при этом, но Ланге все помнит. Он облазил все углы и допросил всех гостей. У него отличная память. Все было именно тан, как вы увидите. Мы пошли за ней молча, стараясь не смотреть друг на друга и ничего не осмысливать. Такое нужно понять в нормальной обстановке, в нашем времени. Мы изменяем прошлое В первой комнате играли в карты. Здесь пахло пеплом и табаком и стоял такой дым, что, даже всматриваясь, нельзя было ничего рассмотреть. Дым то густел, то рассеивался, но даже в просветах все казалось странно изменчивым, теряло форму, текло, сжималось, словно очертания этого мира не подчинялись законам евклидовой геометрии. То вытягивалась длинная, как лыжа, рука с картами промеж пальцев и хриплые голоса перекликались: «Пять и еще пять... пас... откроем...», - то ее срезал поднос с балансирующей коньячной бутылкой и на растянутой этикетке, как в телевизоре, вдруг проступало чье-то лицо с подстриженными усами, то лицо превращалось в плакат с кричащими буквами: «ФЕРБОТЕН... ФЕРБОТЕН... ФЕРБОТЕН», то на плакат наплывали серые головы без лиц и чей-то голос повторял в дыму: «Тридцать минут... тридцать минут». Шелестели карты, как листья на ветру, тускнел свет. Дым ел глаза.
- Ирина, - позвал я. Она обернулась.
- Я не Ирина.
- Все равно. Что это? Комната смеха?
- Нет, - улыбнулась она. - Просто точно никто не помнит обстановку, детали. Этьен пытается представить себе. У Ланге просто мелькают бессвязные видения, он не раздумывает о деталях. Я опять ничего не понял. Вернее, понял что-то не до конца.
- Как во сне, - недоумевал Мартин.
- Работают ячейки памяти двух человек. - Я пытался все же найти объяснение. - Представления материализуются, сталкиваются, подавляют друг друга. Мы вошли в бар. Он находился за аркой, отделенной от зала висячей бамбуковой занавеской. Немецкие офицеры мрачно пили у стойки. Стульев не было. На длинном диване у стены целовались парочки. Я подумал, что Ланге, должно быть, хорошо запомнилась эта картина. Но никто из ее персонажей даже не взглянул на нас. Ирина что-то шепнула бармену и скрылась в проеме стены, откуда вела каменная лестница наверх. Бармен молча поставил перед нами две рюмки с коньяком и отошел. Мартин попробовал.
- Настоящий, - сказал он и облизнулся.
- Тесс... - прошипел я, - Ты не американец, а француз.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.
Интервью с директором «Кинолюбителя»