Кроме того, у проблемы есть еще одна особенность, которую никак не обойти.

На сегодняшнего подростка Вы не надеетесь. Ну, а на кого надеетесь? Разве у Вас или у меня есть выбор?

Хорошая молодежь не тот продукт, недостаток которого можно покрыть импортом. Предстоит работать с той, что есть. Пройдет малое время, и все они — в том числе и те, кто поет «надрывные песни», и те, кто списывает с календаря заметки для ненужной стенгазеты, и те, кто .сидит сейчас под Вашим окном на ломаной лавочке, — все они станут к станкам, к кульманам, сядут за рычаги, за пульты управления и даже — не пугайтесь! — за учительские столы. Они, именно они. И надеяться нам придется именно на них.

Чтобы надежды наши крепко держались на ногах, надо ставить их на прочный фундамент. На правду — жестокую, неприятную, тревожную, какую угодно, но правду... Чтобы нынешний подросток завтра стал полноправным товарищем по труду, надо уже сегодня разговаривать с ним честно, как с товарищем по труду. Иначе ничего путного не получится.

Вы считаете, что молодым нужно не так уж много, но это немногое должно быть высокого качества. Полностью согласен! Именно поэтому необходимо сегодняшним пятнадцатилетним доходчиво объяснять, что это немногое высокого качества ни на вербе, ни на елке не вырастет. Все это придется сделать — или не сделать — именно им. Поднажмут — выведут отечественные штаны и тапочки на мировой уровень. Поленятся — будут шастать в том, что есть. И сказать об этом надо прямо и резко, чтобы потом не упрекали нас же за сладенькое вранье. Чем раньше подросток почувствует свою не пристяжную, а коренную ответственность за завтрашний день, тем будет лучше и для него, и для общества.

А все-таки мне хочется понять этот парадокс. Нас с Вами проблемы волнуют одни и те же, видим жизнь если не одинаково, то схоже. Откуда же Ваше раздражение?

Вы пишете: «Сыновьями должны заниматься отцы». Золотые слова! Но что это значит — должны? Не мешало бы заняться? Или жестко — обязаны заниматься?

Сегодня это значит — не мешало бы. Ибо реальные обязанности лежат на тех, у кого реальные права. Мы все должны следить за порядком на улицах, а вот милиционер обязан, ибо имеет право потребовать документ и отвести в отделение.

Отцы неминуемо займутся воспитанием сыновей, когда получат на это права — об этом я, собственно, и писал. А чтобы им права дать, надо их у кого-то отнять. Не в этом ли сложность проблемы? Не в этом ли неосознанная причина Вашего раздражения?

Лекарство от инфантилизма Вы назначаете точно — да, сыновьями должны заниматься отцы. Нужно только подвести под эту обязанность правовую основу. Рано или поздно сделать это все равно придется. И лучше рано: иначе нам нелегко придется в соревновании со странами, где мужчин воспитывают мужчины.

Научить нельзя!

Думаю, придется поделиться правами с еще одним воспитателем инфантила, не слишком опытным в педагогике, но прекрасно знающим объект воспитания, — с самим инфантилом. Пусть сам выбирает, в какие походы ходить, какие песни петь, какие заметки писать и писать ли их вообще. Да и в песнях ли только дело? Есть вещи поважнее песен.

Знание — сила. Ученье — свет, а неученье — тьма. Какие прекрасные, бесспорные истины! В их лучезарном сиянии как-то даже неловко задавать вопрос: а почему это сегодня довольно большой процент школьников, в том числе и вполне здравомыслящих старшеклассников, учится через пень колоду? Что за причина?

Обычно мы, самокритичные взрослые люди, ищем ее в себе: не так учим, не те программы, не того уровня педагоги. Все это абсолютно правильно.

Тем не менее меня не покидает вот такое сомнение: а не переоцениваем ли мы, взрослые, свои возможности? От нас зависит, конечно, многое, но не все, далеко не все. И вспоминается еще одна мудрая формулировка, такая мудрая, что, может, еще полезней двух, приведенных выше, ибо не столь очевидна и потому несет в себе легкий привкус открытия: научить нельзя, но научиться можно.

Научить нельзя! Мы же сплошь и рядом пытаемся научить и только научить, чуть не впрессовываем в неподатливые головы некую сумму знаний, не слишком заботясь, что будет, когда процесс ослабнет.

Разумеется, наука, в том числе и школьная, не сахар, а гранит. Она требует и труда, и терпения, и крепких зубов. Но зачем трудиться и терпеть? Во имя чего стачивать молодые зубы? К огромному сожалению, связь между сегодняшней учебой и собственной послезавтрашней жизнью многие наши подростки улавливают очень неплохо. Они вовсе не отрицают, что культурным быть лучше, чем некультурным, но при этом в глубине души полагают, что без Пунических войн и закона Ома как-нибудь проживут. Ребята эти вовсе не воинствующие невежды, авторитет знаний в их. среде стоит высоко, но вот авторитет школьных знаний куда ниже.

Мне кажется, к тринадцати-четырнадцати наступает период, когда большую часть неотложно необходимых для жизни сведений растущий человек начинает получать не в школе, а вне ее: об отношениях между мужчиной и женщиной, о сложном, порой совсем не «книжном» функционировании общественных систем, о далеко не прямой связи между трудом, заработком и количеством реально получаемых благ и т. д. Сведения эти бессистемны, отрывочны, в силу своей отрывочности сенсационны и потому особенно привлекательны. Школа в этом процессе участвует минимально, отчего резко теряет престиж.

По моему убеждению, изменить эту ситуацию не только нужно, но и можно. Для этого надо увидеть в подростке не упорного противника, а союзника, который по крайней мере не меньше, чем мы, заинтересован в своем будущем. Но доказывать подросткам конкретную пользу предлагаемых им знаний — это лишь часть дела. Чтобы они хотели научиться, видимо, нужно умно, осторожно и постепенно предоставлять нашим школьникам выбор: часть изучаемого материала перевести в факультатив, не только создавать школы с языковым, математическим или гуманитарным уклоном, но и практиковать «уклоны» в рамках одной школы. Что касается внеклассной работы, тут, на мой взгляд, права воспитуемых должны быть гораздо больше, чем права воспитателей. По идее это не столько работа с учащимися вне класса, сколько деятельность учащихся вне класса. Это вещь очень важная, по сути, вторая школа — школа самостоятельности, демократии, ответственности.

Большинство известных мне талантливых современных педагогов идет по этому пути: во многих важных для подростка делах предоставляет ребятам не совещательный, а решающий голос, отказывается от авторитета должности, довольствуясь авторитетом личности, который, кстати, от «бесправия» не убывает, а резко возрастает — совет равного выслушивают куда внимательней, чем приказ старшего.

Детская безответственность кончается в тот момент, когда подростки получают право распорядиться собственной судьбой. Спешить с передачей этих прав рискованно. Медлить рискованно вдвойне.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.