Тогда в ТЮЗе ему сказали примерно то же, и вот он искренне начал... Он взял пьесу очень известных в ту пору авторов Зака и Кузнецова «Приключения Витторио», пьеса была написана про итальянский фашизм.

— Я совсем забыл этот спектакль! — сказал он сейчас.

Для спектакля он взял подлинные записи речей Муссолини, Геббельса, Гитлера. Лучше всех в темноте звучал Муссолини, неподдельный темперамент, он был артист великий, и пленка трофейная хорошая. (Через несколько лет он попытался снова прокрутить эти ленты в своем другом спектакле — куда там! Да, он тогда в Киеве ставил «Манон Леско»,и эти пленки пригодились бы — но они уже были взаперти, под арестом, и самый пробивной его человек не смог до них добраться.)

Много хорошего было в этом непошедшем спектакле. Был Пушкин. Но — времена! Времена были такие: 1968 год, Чехословакия, правительственные комиссии... спектакль закрыли, не дожидаясь, когда его закроют «сверху», закрыли, упреждая гнев повелителей, закрыли сами, вот такое было время. Директором театра был товарищ Коган, он самолично забрал страшные пленки — не может быть, чтобы они могли вызвать какие-то ассоциации с настоящим?! — забрал, прежде чем пленки потребовали те, кто их давал, забрал и проверил, не переписаны ли. У главного режиссера с Погребничко были общие знакомые, и было стыдно, когда он говорил: сам доведу спектакль, что ж, это всего лишь дипломник... А Погребничко — Погребничко проявил слабость, и так у него в судьбе появился спектакль, который не играли НИ РАЗУ! Если его вспомнить, говорит сейчас Погребничко, то становится ясно, какой был затянутый спектакль, даже и просмотр был утомительный, ну, да ничего, «я этому научился сразу, мгновенно научился... я научился профессии — вскочил сразу!»

Еще не худшие времена

Погребничко ушел из ТЮЗа и попытался вернуться на Таганку. Он ставил... пытался ставить что-то на телевидении, точнее: предложили ставить Гамзатова, он мучился, читая «Горянку», недели две, потом пришел и предложил поставить... Ивлина Во, «Незабвенную».

ВЫ ЧТО? Так сказали ему.

Два года он перебивался. Потом оказался в городе Шахты в попытке все же поставить дипломный спектакль. Он взял пьесу Рязанова «Однажды в новогоднюю ночь» и поставил шлягер прямо по пьесе, один к одному, и публика не уходила а от себя ничего не прибавил, сейчас бы кто увидел, не узнали бы его в этом спектакле, сказали бы, небось: «Это профессионал какой-то поставил, но и только». Правда, там все говорили одну и ту же фразу: У НЕГО БОЛЬШАЯ ДОРОГА У НЕГО БОЛЬШАЯ ДОРОГА

Он работал, он не слышал намеков, он не понимал вопросов типа: ну, и как вы думаете дальше работать с такими взглядами, он все думал про одиночество, так был наивен...

Когда его в очередной раз «прикрывали» в Новокузнецке, приезжало целых четыре комиссии, и говорили: это гениально! но это для своих!

Лучшие времена (продолжение)

Он, молодой и талантливый человек, не мог высказаться о себе, допустим, так: я, молодой и талантливый, выброшен на помойку, на свалку, в дорожную грязь, под ноги топочущей танцплощадке.

Если бы он так постно выразился, неминуемо начал бы ломаться, поскольку таланту должно изъясняться лишь на своем языке, а язык изложения собственного ощущения вполне доступен лишь графоману.

Но он чувствовал именно это! Он с похожим ощущением, с похожим напряжением делал эти спектакли, а потом приходила комиссия и понимала, «что он хотел сказать».

А дальше? А «дальше» следовало в том, что он пытался втолковать вколачивающим его: «...а жизнь умнее».

Поражение

Слабость и великолепие тех первых спектаклей заключались в том огромном запасе эмоций, на котором только они и должны были играться на сцене.

После Красноярска был Калинин (поработав неделю, он уволился), потом позвали в Брянск, где он поставил три спектакля, «один из них хороший, другой как бы людской» — его начали отчасти реабилитировать... спектакль по Островскому был награжден дипломом; он ставил в Казани, ставил и ставил «как бы» одно и то же. Прочтя «Острова в океане», он поразился, насколько у Хемингуэя точно выражено все то, что чувствовал он, чем жил и что ставил.

Потом, во Владимире, он задался целью поставить спектакль «лучше, чем у Любимова» и поставил, и взял успех, но спектакль роковым образом не действовал... через год только он снова поставил хороший спектакль, по Вампилову. (Они оба из одного времени, из одного города, и одно поражение выплеснуло их.)

У Вампилова герой выходит и говорит:

— ЖИЗНЬ, В СУЩНОСТИ, ПРОИГРАНА.

Жизнь невозможно выиграть по причине предварительного ее поражения. Надо, надо ее выиграть! О, это из другого времени. Жизнь, в сущности, проиграна, и это поражение выплеснуло сейчас к нам лучших. О, ужас, если бы они там проходили под гром единодушного...

Спектакль по Вампилову на Таганке был им поставлен в декорациях «Трех сестер». Да, прямо в этих декорациях. И действительно, если вдуматься. Жизнь, в сущности...

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.