– Скажи, с кем ты из наших еще общался за рубежом?
– В мою лавку приходили Боря Петрушанский, Костя Кузьминский, который сказал мне: Бруй, я благодаря твоим картинам понял, что такое абстракция. Общался я не только с русскими эмигрантами, но и с американцами, замечательными и талантливыми европейскими художниками, деятелями искусств: Татьяной Яковлевой, Шапиро и другими…
– Расскажи немного о Татьяне Яковлевой, что это был за человек? Как все произошло?
– Что произошло? Ты имеешь в виду – как она отказала Маяковскому? Она говорила мне об этом в приватном, интимном порядке…
Татьяна, как и Ия Ге, которая была лицом Шанель, работала моделью. Маяковский был влюблен в Татьяну. Он был замечательным парнем, но вел себя очень вызывающе и ярко. В буржуазно-аристократическое общество – молоденький Онассис, будущий премьер Черчилль и многие другие молодые люди, ставшие потом влиятельными лицами – поэт не влился. Также не пускали в этот круг и Алексея Толстого. Они эпатировали своей «советскостью», что бы привлечь к себе внимание буржуазии.
Вот Дягилев гораздо лучше понял западную публику, поэтому и пользовался таким успехом со своим балетом.
– Так все-таки Татьяна была любовницей Маяковского?
– Послушай, ну это все – литература, не более. У нее уже был муж – принц-виконт-или-как-его-там, и притом, она всегда была очень умной и расчетливой женщиной. В 50-70-х годах Татьяна имела во Франции колоссальный вес. Ей тогда уже было за шестьдесят, ее очередному мужу, выходцу из России, Алексу Либерману – чуть поменьше.
– И они при этом были бодры и молоды?
– Абсолютно! Алекс работал в лучшем французском журнале Vu. Потом, уже в Америке, он работал в Vogue, и обложки, сделанные им, сейчас выставляются в музеях (Например в Третьяковке, см. стр. 24). Помимо этого, CondeNast выпускал потрясающие альбомы по искусству.
И Алекс, и Татьяна многое сделали для Vogue. Собственно, это они сохранили журнал. В начале 70-х они стали приглашать к себе 18-летнего Саймона Ньюхауса, сына бизнесмена, который купил CondeNast и собирался закрыть его флагман, журнал Vogue.
Алекс водил парня по музеям и рассказывал о современном искусстве, без задней мысли. Парень поверил в идеи Алекса, принял его взгляд на искусство. На папины деньги он начал покупать картины. Мою тоже потом купил, уже на свои. И, в конце концов, Vogue остался в живых.
– Лишь мысль о том, что журнал, которым ты занимаешься, могут закрыть, а ты останешься без работы, заставляет изыскивать пути и средства?
– Да. Я только на старости лет осознал, что я – счастливый человек, потому что ко мне все шли сами.
– Влияли на тебя Миро и Танги? Я вижу определенное сходство – аморфный сюрреализм, более графический.
– Естественно, на каком-то этапе формирования каждый художник впитывает в себя актуальные тенденции. Ротко никогда не сделал бы своих картин, если бы на него не повлиял Макс Эрнст. Но главное, что потом ты отпочковываешься. Естественно, на меня влияли Малевич и Филонов с одной стороны, и Полок-Ротко – с другой. И я сделал некий мост между стилями.
Для кого-то мое искусство декоративно – как и поп-арт в принципе. Как обои. Один парень, купивший мою картину из серии черных почеркушек Unified Fields, поставил перед ней африканские черные скульптуры, и конструкция зажила совершенно по-новому.
– Отличная идея. Он прочувствовал твою природу оформителя интерьеров. А ты понимаешь, что твое творчество, особенно если посмотреть серию Unified Fields – реально антисоветское искусство, как оно есть, хотя там и не написано «долой КПСС!».
– Я тебе больше скажу, западная пресса писала, что я изображаю колючую проволоку, но за ней светится светлячок надежды.
Я думал, что изображаю соединение четырех фундаментальных сил Вселенной, что в моих работах показано человеческое ничтожество через его величие. Я думал, что изображаю там соединение бесконечно большого и бесконечно малого. И мне на фиг было не нужно, что какие-то холодные войны или теплые войны употребляли мои работы в своих символах!
В 11 номере читайте об Александре Грибоедове и его такой яркой, но, увы, недолгой любви, об одном из самых ярких личностей России – министре путей сообщения, первом премьер-министре Российской империи графе Сергее Юльевиче Витте, об истории создания романса «Я помню чудное мгновенье», о жизни и творчестве режиссера Соррентино, мистический детектив Варвары Клюевой «Три жизни на двоих» и многое другое.
Какие здания Москвы могут принести пользу городским жителям
Саша Васильев уверен, что, пока бабушки готовят по старым рецептам, связь поколений не прервется
Машина времени для музыкальной индустрии
Эдуард Хиль был воплощением оптимизма на советской эстраде