Наступило 24-е число. В это утро Чепонис проснулся рано. В окно еле пробивался рассвет. Он все синел и ширился, и от большой тишины, какая бывает обычно на заре, в ушах Чепониса не проходил тонкий звон. Повернув голову на подушке, Альфонсас разглядывал морозные узоры на окне. На самом широком верхнем стекле с поразительным мастерством был изображен лес, а на опушке с луком в руках, в разрисованной гарусом шубе стоял богатырь и вглядывался в даль... Когда из - за крыш соседних домов выкатилось солнце, узоры на стекле брызнули таким ярким алмазным светом, что Чепонис засмеялся вслух и закашлялся. Кашель бил его долго, и когда он снова взглянул на окно, по стеклам тянулись только длинные потеки: солнце растопило морозную сказку...

- Сынок... они приехали!

Альфонсас не заметил, как подошла мать. Он увидел ее глаза, округлившиеся, наполненные мольбой и жалобой, и мгновенно понял, о чем говорила мать. Он понял также, что со смиренным ужасом, не оставлявшим ее ни на секунду, мать ждала этого «приезда их» на протяжении всех восемнадцати дней, что провел он дома после ранения... Альфонсас уперся локтями в подушку, дрогнул лицом от боли и, подождав секунду, опустил на пол здоровую ногу. От кровати до окна было четыре шага, и Альфонсас преодолел их, прыгая на одной ноге, как при игре в недавнем детстве.

Да. «Они» приехали. На улице виднелись крытые грузовики. Из кузовов выскакивали жандармы и, наклоняясь, бежали во двор, стороной огибая дом. «Окружают», - догадался Чепонис и обернулся к матери:

- Ну... мамуся моя. Ты иди наверх, к Онуте. А меня закрой на ключ. Я останусь тут один... Ну, иди же, мама. Скорей!...

Пружина в замке наружных дверей пела протяжно и нудно, с мороза, должно быть, а потом все стихло, и каждый миг времени тянулся нескончаемо долго, как год в потемках... «Может, они не за мной?» - вдруг обожгла мысль. Чепонис все еще стоял близ окна, прислонившись к стене, но глядел на двери. Они вели в кухню, а там были еще одни двери, последние, запертые матерью. «Почему же так тихо? Значит, не за мной? Может, все обойдется?»

И тогда раздался резкий стук, но Альфонсас не пошевелился. Ему понадобилась еще минута времени, чтобы из сердца окончательно улетучилась глупая надежда и рожденное ею то чувство, которое он ненавидел в себе и в других, - страх...

Повторный стук в двери уничтожил все разом: и надежду, что «все может обойтись», и этот холодный и противный, как мерзкое насекомое, страх... Осторожно, придерживая рукой больную ногу, Чепонис добрался до кровати и бережно вытащил из - под одеяла автомат. Он был теплый, и Альфонсас любовно погладил ладонью его тупоносое рыльце. А за дверью в это время стихли, и вдруг она гулко крякнула - видно, ее ломали напором тел.

- Aral - произнес Чепонис. - Это правильно! Так будет лучше для нас всех!...

Он отложил автомат и достал из - под подушки гранату. Это была маленькая, не больше гусиного яйца, знаменитая русская «лимонка» с нарезным стальным корпусом. Выдернув предохранительное кольцо и зажав чеку, Альфонсас не спеша достиг порога кухни. Наружная дверь тряслась и содрогалась; слышалась брань на немецком языке.

«Ну! - мысленно крикнул Чепонис. - Скорей!» И дверь подчинилась. Створки ее распахнулись с какой - то охотной торопливостью, и в кухню ввалилась ватага красномордых чужих людей. Округлым, почти мягким движением руки Чепонис бросил им под ноги гранату, а сам отступил за дверной косяк. Он слышал, как граната грузно ударилась о пол и покатилась, размеренно стуча гранями нарезов; как истошно жандармы крикнули: «Гранатен!» - и затопали коваными сапогами.

Отрывисто - сухой взрыв встряхнул дом. Будто огромными горячими ладонями воздух плотной струей ударил в уши Чепониса, и он инстинктивно опустился на пол. Из кухни в комнату живой глыбой хлынул тяжелый желтый дым, а со двора - какой - то квохчущий, задушенный вопль.

И опять на какое - то время наступила гнетущая тишина. Чепонис выпрямился и запрыгал к кровати, не заглянув в кухню. Это было не нужно. Он знал: теперь туда никто не войдет. Ведь жандармы и полицейские не солдаты. Они всего - навсего убийцы из - за угла. А в кухне рвутся гранаты...

Под подушкой лежала еще одна - последняя - граната. Чепонис взял ее и опустил в карман брюк. Он зачем - то снял ручные часы - они показывали двадцать минут десятого - и тоже спрятал в карман. Все это он проделал машинально, думая о другом, - он мысленно следил за действиями жандармов. Они теперь совещаются за углом соседнего дома. Они не знают, что им делать, потому что он, Чепонис, нужен гестапо на некоторое время живым. Для допросов нужен, для пыток, для выдачи своих...

«Трусы! Куча сволочей!» - Чепонис выкрикивал это, прыгая к окну с автоматом в руках. Ну, конечно же! Вот они маячат у соседнего дома! И сколько их? Взвод? Рота?

С визгом и скрежетом серия пуль пробила верхнее бревно стены над окном. Чепонис пригнулся. Строчили из ручного пулемета - Альфонсас знал его характерный, отчетливо - звучный тон. Очередь повторилась. Теперь пули прошли ниже, задев верхнее стекло окна. Осколки ледяным крошевом осыпали комнату, со стены вспорхнул и лег у ног Чепониса портрет отца... Отец... Альфонсас помнил его смутно - он умер, когда Альфонсасу шел четвертый год... А пулемет не умолкал. Теперь пули дырявили стену на уровне головы Чепониса, если бы он стоял во весь рост. «Это они меня приземляют... Хотят поставить на колени, положить на пол!» - со злобой понял он и приник лицом к окну.

Стреляли с балкона дома, стоявшего напротив. Из - за деревянных желтых перил высовывался ребристый ствол пулемета и виднелась небесного цвета жандармская шинель.

- Ах ты, гад!

Сквозь стекло окна, почти не целясь, Альфонсас короткой очередью выстрелил по балкону. Не умолкая, пулемет накренился стволом вниз и бил теперь почти отвесно, под балкон. «Что он делает?» - удивился Чепонис и не скоро догадался, что жандарм спрятал голову под мышку и не видит мушки своего пулемета!

- Ах ты, гад!

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• 7
• 8
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.