– Эдик! – услышал он, очнувшись, поднял глаза и увидел, как заговорщицки подмигивает, тянется к нему через стол Костя. – Эдик, ты ведь не знаешь еще главного! Не знаешь ведь, не знаешь... – повторял Костя в веселом возбуждении, безуспешно пытаясь дотронуться до его плеча. – Дядька мой, Макарович, к себе зовет – он сторожем в рыбацкой бригаде. Рассветы ранние, рыбалка с лодки, море. Как раньше. А? Как раньше. Поедем, Эдик!

Так неожиданно, так неправдоподобно прозвучали Костины слова, что Эдуард Степанович, вытянувшись, молчал, сидел и смотрел на Костю, и лицо его оставалось неподвижным, только изредка против воли беспомощно и благодарно кривились тонкие губы.

– Как раньше... Ну что ж, ну что ж, – забормотал он, забывая вдруг обо всем, вскочил, неуклюже выбрался из-за стола и мелкими, прыгающими шажками побежал на кухню, где хранилась в специальном -ящичке банка с червями.

Когда в квартире все стихло и стало отчетливо слышно, как капает из крана вода, тикают часы и мерно посапывает, раскинувшись на раскладушке у окна, Костя, Эдуард Степанович достал с антресолей удочки, ощупал бережно каждую леску, проверил каждый крючок.

«Сколько лет прошло, – невольно думал он. – Сколько лет... Они вырастают, женятся, обзаводятся семьями, а у тебя все по-прежнему, Эдик, – и никуда не уехал из этого тоскливого городишка, хотя и грозишься каждый год, и диссертация пылится в шкафу, заброшенная на половине еще тогда, в годы молодости. И все те же до отупения уроки, тетради, сочинения, бесполезные споры до хрипоты с бездарной тупицей Эллой Петровной, которая с завидной точностью автомата вот уже скоро пятнадцать лет разоблачает «типичных представителей »...»

– Но ведь кто-то же должен, – оборвал он себя, зашептал вслух, торопливо и сбиваясь. – Кто-то должен проводить факультативы, ездить с ребятами в Старый Крым, в музей Айвазовского в Феодосии, ходить в походы, на рыбалку... Тесно сидя вокруг костра, они слышат, как потрескивает хворост, в котелке с бульканьем закипает вода... а где-то рядом течет река, всплескивает в камышах крупная рыба и невидимая ночная птица протяжно, тонко кричит неподалеку...

Проходит время, и однажды наступает день, когда кто-нибудь из ребят возвращается к тебе, а значит, все эти годы не забывает, помнит, и все это не зря, не зря...

Временами, задышливо взобравшись на пригорок, автобусик словно зависал на мгновение в пространстве: из-за дальних холмов, похожих на лохматые пастушьи шапки, нестерпимо синее открывалось море, земля разрасталась, распахивалась насколько хватало глаз – лиловые в утреннем мареве лиманы, поля, одинокие курганы с порыжевшими покатыми склонами, и обрывалось, холодело в груди от ощущения полета и беспредельной, вечной красоты жизни.

Сколько раз он давал себе слово в конце года непременно по-настоящему отдохнуть, на недельку, на две съездить к морю, благо всегда можно получить койку в доме учителя. Но после экзаменов начиналась практика в совхозе, и в лучшем случае купаться ходили вечерами на Кубань, или сдавало здоровье, или брался готовить отстающих по русскому. И... оставался, прекрасно зная, что за всем этим кроется одно: смехотворная, нелепая боязнь покинуть хотя бы на неделю своих ребятишек.

«Что они, груднички, пропадут без тебя?» – ворчала мать. «Конечно, не пропадут, но...» – отвечал он, загадочно улыбаясь. Ведь через день забегают «на огонек», и каждый раз новые истории, новые печали и непредвиденные случайности. Прошлым летом у Славы Зинченко неожиданно заболела мать, положили в больницу, родственников у Зинченко в городе нет, а отец в плавании уже третий месяц. Остались вдвоем с маленьким братом. Хорошо, что узнал сразу, пошел, забрал мальчишек к себе. А если бы не было в городе?

Да; но теперь-то, когда получили аттестаты, не сегодня-завтра разъедутся кто куда, теперь можно и о. другом подумать – скажем, о рыбалке с лодки или с моста, который сразу за рыбцехом (там бычок хорошо идет на креветку), о купании, ухе с дымком, праздном лежании на пляже. А в душе такая пустота... Все-таки хорошо, что приехал Костя.

Костя сидел рядом на скрипучем пыльном сиденье, не отрываясь глядел в окно на мелькающие чистенькие домики в глубине дворов, гусей, важно шествующих через улицу, голопузого мальчугана, застывшего посреди лужи, и вспоминалась Косте забытая почти поездка с классом на раскопки в Сенную, и то, как целый год потом грезились зеленоватые с обрубленными краями монеты, которые показывал им бородатый студент. И вместе с этим воспоминанием вновь возникало смутное, беспокойное ожидание, тайная надежда на что-то, что только один Эдик и может сделать для него теперь.

Мысли были неясные, едва наметившись, ускользали, и если бы кому-нибудь взбрело вдруг в голову спросить: «Чего, собственно, ты хочешь, чего ждешь?» – он, наверное, смутился бы, забормотал бессвязное или с досадой выругался бы в ответ, бессильный выразить это словами.

Лишь к полудню добрались они до места. Длинный приземистый дом бригады стоял на взгорке у самого моря, и если оглянуться назад, хорошо видна была отсюда большая станица, раскинувшаяся чуть в стороне под горой. Казалось, домики рассылались с горы, как грибы из опрокинутой корзины: иные выкатились к самому морю и, опомнившись, застыли в испуге, прикрылись заборами, низкорослыми деревцами акаций, другие, запутавшись в густой зелени садов и виноградников, рассеялись беспорядочно по склонам и у подножия, и теперь в ясные дни поблескивали, загорались среди листвы оцинкованные высокие крыши, широкие окна отсвечивали на солнце.

Под деревянным навесом, как козырек, прикрывающим бригаду с юга, стоял стол, обитый жестью, с остатками недавнего завтрака, дверь была открыта, но ни в комнатах, ни в летней кухне не оказалось ни души.

– Хозяин! – крикнул Костя, в растерянности оглядываясь по сторонам.

В конце навеса у стены что-то зашевелилось, из-под вздыбившейся простыни, прежде почти незаметной на фоне свежей побелки, показались сначала голые ноги, потом мускулистая рука, исчерченная густо татуировкой, – простыня, закачавшись, опала, и перед глазами их предстал мужик в трусах, сидящий на песке.

Постанывая, он тряс лохматой головой и поводил вокруг бессмысленными, затуманенными сном глазами.

– Шо такое, га? Шо такое? – бормотал он вместо приветствия, пытаясь подняться.

— Здорово, Макарович! – шагнул к нему навстречу Костя. Мужик поднял голову.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• 7
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.