А Сергей тем временем сигналил беспрестанно, кричал, уходил в глубь леса, не понимая, куда мог пропасть Саша, и там кричал, кликал Чарли, прислушиваясь, надеясь услышать ответный лай или крик. Но было все тихо, и это пугало его. Он возвращался и опять нажимал на обруч сигнала, и в ночь гнусаво летел «бикающий» звук. И Сергей говорил:
— Разве это сигнал! То ли дело у «Волги» или «Победы»... А этот как овца блеет... Его и не услышишь.
Она понимала, что он встревожен исчезновением товарища, и хотя подумывала, что тот мог уйти, обидевшись, и не вернуться, молчала и не высказывала своей этой догадки. Но Сергей и сам подумывал об этом и, представляя такое, бранился и мрачнел.
Ему было стыдно перед этой женщиной, от которой он давным-давно отвык и которая теперь, как ему казалось, была недовольна им и втайне посмеивалась над ним. А оттого, что он так думал, ему хотелось скорее привезти ее домой, распроститься и, как предлагал Саша, уехать и заночевать поблизости от болот... И он дурел от злости, представляя вдруг, что Сашка мог бы уйти совсем, оставив его с ней. Но порой ему казалось, что, может, было бы хорошо, если бы Сашка ушел, потому что тогда бы оправданны стали его раздражение и тревога, его стремление избавиться скорее от Риты, чтобы никогда больше не возвращаться... к ней. Он с трудом скрывал эти свои чувства, заполняя всего себя чрезмерной тревогой и озабоченностью, но Рита догадывалась.
Ей было тяжело, и ее знобило. Только теперь она как будто осознала, что никогда он не любил, не думал никогда о ней и не вспоминал. Да и самой ей вдруг показалось, что она тоже никогда не любила его так, как ей хотелось любить. Она об этом подумала спокойно и без жалости: не суждено. Ей хотелось домой. Она вышла из машины и сказала Сергею огрубевшим вдруг, неприязненным голосом:
— Кого ты зовешь? Ушел твой Сашка.
— Да я его завтра убью тогда! — вспылил Сергей.
— А что ж он тебе... — сказала Рита. — Я бы тоже ушла... Поехали... Я вся дрожу.
Сергей сел за руль и долго курил, слыша дрожь сидящей рядом женщины...
— У тебя это нервное, — сказал он ей. — Пройдет. Она не ответила.
— Тебя погреть? — спросил он, надеясь, что она откажется. И она отказалась.
— Ну что ж, — сказал он злобно, — пусть ему будет хуже, — включил мотор, осветив фарами мокрый булыжник, и осторожно стал разворачиваться, толкаясь взад и вперед на узкой дороге.
Ехали они до города потерянно и сумрачно, поругивая Сашку, только о нем и думая, словно боялись подумать и вспоминать опять друг о друге, о своем прошлом, которого не вернуть, и о последней своей встрече, которая, не дай бог, повторится когда-нибудь.
Все может быть... Может так же приехать Сергей, а ей опять покажется, что приехал тот самый человек, который когда-то любил ее, и она простит ему опять все, и сама будет ждать той минуты, когда судьба оставит их наедине, а он тоже забудет об этой последней встрече, о низости своей и гадкости, и будет опять смотреть на нее пьяно и говорить о своем счастье, и скажет ей, быть может, мудрые чьи-то слова: «Мы любим не тех, кто нравится...»
Все может быть.
Теперь, возвращаясь в город, ни он, ни она не хотели этого и, поругивая Сашку, обвиняя его во всем и тревожась за него, старались забыть о себе. И, если Сергей умолкал, Рита возмущенно говорила:
— Надо же быть таким идиотом! Какой же он тебе друг! Ну хорошо, если ушел, обидевшись, а если заблудился? Об этом-то он мог бы подумать... о людях... Или ему все равно?
— Да нет, — говорил Сергей, — он не заблудится. Я его знаю. А когда умолкала Рита, говорил Сергей.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.