Вечером после дождя

— А куда ее прикажете?

— Оставишь здесь...

— Aгa! — сказал Саша. — Гениально!

И когда Рита вернулась в коротких белых ботах и в кофте и сказала: «Я готова!» — бойко сказала и радостно, он тоже вслед за ними заторопился, протопал на террасу и, отвязав вскинувшуюся, взвывшую от восторга собаку, пошел, влекомый ею, к выходу.

Сергей не сказал ему ни слова, Рита тоже отвернулась, зябко нахохлилась и медленно, раздумчиво пошла к машине.

Собака махала рыжим хвостом, тянула, поскуливала, а Саша возбужденно говорил ей, подводя к прозрачной лужице на углу дома: «Попей, Чарли, попей... Ну! Пить... быстро!»

И собака стала торопливо лакать дождевую воду из выбитой воронки, на дне которой грудились промытые белые и красные камешки — осколки кирпичей...

Воздух был так же прозрачен и чист, как эта вода, в которую еще падали с крыши капли, было хорошо на улице и по-весеннему холодно.

Саша напрягся весь, как перед дракой, и уже не думая, хорошо это или плохо, разумно или глупо, шел к машине, к недовольным людям, смеясь и учащенно дыша.

— Озон! — говорил он громко. — Питайтесь озоном, други! Сергей сказал ему, когда он усаживался с собакой:

— Озон бывает после грозы. Комик! Ты лучше бы вытер лапы псу... Озон!

— Ай-яй-яй! — воскликнул Саша. — Действительно... Грозы-то ведь не было... А пахнет так, словно была гроза... Любопытно! Сидеть! — кричал он на Чарли в бражном буйстве. — Лапы у тебя мокрые! Разбойник... Сейчас же замолчи!

Рита села рядом с Сергеем, и они покатили, разгоняясь. Чарли опять скулил, испуганно дрожа, жалостливо смотрел на хозяина — блестящий, лещеватый и избалованный, — И в глазах его томилась безумная, несказанная мольба: «Уйдем отсюда, хозяин! Уйдем, пожалуйста».

Все подавленно молчали. И когда выехали за город, Саша злобно уже и мстительно крикнул собаке:

— Молчать!

И со всего маха ударил кулаком. Собака чихнула и притихла, дрожа. А он, стараясь успокоиться, напряженно смотрел в оконце.

Ехали не быстро. Мокрое шоссе казалось желтым, а лес по сторонам шоколадным.

«Это, наверно, липы, — подумал Саша. — А может быть, ольха... Нет, пожалуй, липы».

Ему было стыдно перед собакой и перед Светкой. Он украдкой прочесывал уши лохматого Чарли и давал лизать ему руки. Собака простила его.

Встречные автомашины зажгли подфарники, когда Сергей свернул на мощеный проселок. На узком проселке было темнее, чем на шоссе. Мокрый лес, мрачно-зеленый и глухой, обступил булыжную дорогу, и видно было, как на желтом, потухающем небе дрожали круглые осиновые листья. Листья эти казались черными.