В конце войны

Сергей Баруздин| опубликовано в номере №1266, февраль 1980
  • В закладки
  • Вставить в блог

– Отведешь пленного в штаб корпуса.

– Десятого?

– Да, десятого, которому мы приданы. Смотри на карту. Это километров около двадцати. Выдержишь?

– Конечно, – бодро сказал я, а сам уставился на карту.

Отлично! Как раз по пути зайду в медсанбат к Вале. Уже две недели не виделись. И хотя ходят слухи, что у Вали появился какой-то старший лейтенант, черт с ним. У меня с Валей был роман, и давний – с Москвы, с сорок первого.

– Да, еды не забудьте с собой взять, – сказал майор и приказал своему ординарцу: – Володя, распорядись!

Ординарца иметь майору не положено. Володя, освобожденный от всех видов службы, исполнял у нас в батарее должность писаря-каптенармуса (она была не нужна), был комсоргом ОРАДа, экспедитором (почтальоном), ординарцем у Третьякова и Стрелько да еще завскладом, поскольку бывший зав проворовался, и его отправили в штрафбат. С помощью Володи я получил две буханки хлеба, две банки американской тушенки, три пачки горохового концентрата, соль и махорку. Целое состояние!

– Теперь мы с тобой, фриц, не пропадем, – сказал я своему немцу, пряча продукты в вещевой мешок.

– Наин Фриц, Ганс, Ганс, – словно понял меня немец.

– Ну, Ганс так Ганс, – согласился я. – Потопали!

Мы вышли из расположения дивизиона и направились сначала по автостраде, как было указано на карте. Немец шел впереди, и у меня мелькнула почему-то мысль, что надо было прихватить веревку и связать ему руки. Но, увы, я забыл. Возвращаться же за веревкой было глупо, да и плохая это примета – возвращаться.

Немец молчал, а я клял себя, что так несерьезно относился к немецкому в школе. Помнил какую-то дурацкую песенку «Айн мейлен штейт им валъ-де...», которая сейчас была ни к чему. А знал бы побольше, можно было бы поговорить: кто он, что, откуда родом, семья какая. Вспомнилось еще одно слово – «киндер», и я спросил:

– А киндер у тебя есть?

Немец сначала не понял, но когда я повторил вопрос, закивал головой:

– Наин киндер, найн! Сообразительный, подумал я. А то, что он киндером не обзавелся, понятно. Лет ему на вид – не больше двадцати. Может, студент какой или просто парень из богатой семьи, которого подмела война. Немцы теперь всех прибирают к службе, а в фольксштурм – стариков и детей лет по пятнадцати. Я снова мучительно стал вспоминать немецкие слова. И, наконец, вспомнил еще два – «муттер» и «фатер».

– А муттер и фатер у тебя есть?

– Муттер йя. Фатер бух-бух. Сталинград, – ответил Ганс.

– Понятно. Вот это понятно, – обрадовался я и вдруг вспомнил еще три слова: – Дейч Сталинград зер шлехт.

– Майн готт! Майн готт! – произнес Ганс и добавил: – Дойчен солдатен, дойчен офицерен Сталинград капут.

– Все у вас капут, как в плен попадете, – со злостью сказал я. – А там, из леса, смотри, как перли.

  • В закладки
  • Вставить в блог
Представьтесь Facebook Google Twitter или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.

В 4-м номере читайте о знаменитом иконописце Андрее Рублеве, о творчестве одного из наших режиссеров-фронтовиков Григория Чухрая, о выдающемся писателе Жюле Верне, о жизни и творчестве выдающейся советской российской балерины Марии Семеновой, о трагической судьбе художника Михаила Соколова, создававшего свои произведения в сталинском лагере, о нашем гениальном ученом-практике Сергее Павловиче Корллеве, окончание детектива Наталии Солдатовой «Дурочка из переулочка» и многое другое.



Виджет Архива Смены