Не поднимая виновато опущенной головы, Тамара Александровна подхватила сумки с томами «Войны и мира» и помчалась дальше. С этой дырой ей последнее время не везло. Как-то стала искать, дергает доску – никак. Слышит, сзади кто-то смеется. Оборачивается – секретарь парткома ЦБЗ-2 Василий Тихонович Соловьев.
– Здесь забили. Давайте вон у того столба попробуем.
Как ни летела Тамара Александровна, увидев Валю Пахтееву из ремонтно-строительного цеха, задержалась.
Была Валя в семье последышем, шестым, самым дорогим ребенком. И дома и в школе все у нее было всегда ясно и хорошо. В строительном училище была самой заядлой и неугомонной общественницей. Работать на ЦБЗ-2 принялась с тем же весельем и отвагой. Когда начальник цеха Добринский вызвал и по своему обыкновению спросил: «Закон о всеобщем образовании соблюдать собираешься?» – не выдержала, рассмеялась: «А как же!»
Училась старательно и без всякой натуги, над сочинениями ночами сидела. Когда во время следствия о пожаре ее спросили, не мог ли участвовать в поджоге кто-нибудь из учеников, изумленно вскинулась: «Да что вы! Разве можно? Мы же чуть не плакали, когда школу увидели». И вот тут не сложилась у нее любовь, и осталась Валя матерью-одиночкой – такая ей выпала женская доля. И как подменили Валю, словно померкло для нее все вокруг, люди стали раздражать. Школу бросила.
— Как живешь, Валя? – улыбнулась Тамара Александровна.
— Нормально.
— Учиться дальше не собираешься? – опять улыбалась Тамара Александровна.
— Ребенок у меня...
— Да, мы знаем.
— Печку каждый вечер топить надо.
— Так ты же теперь днем можешь учиться – льготный день ввели, платят у вас 100 процентов. Занимаемся прямо здесь, на заводе. Тебе надо учиться. Мы твои сочинения до сих пор помним.
— Не знаю. Посмотрю как-нибудь, потом...
Тамара Александровна уже неслась в класс, когда к Вале подошла подруга по бригаде:
— О чем вы?
— Да все в школу уговаривают. Как будто не понимают, что жизнь у меня теперь другая. Какая тут учеба?
— Планы им, говорят, дают большие, вот они и стараются.
А Тамара Александровна думала о том, что с Валей есть надежда. Понятно, что с ней сейчас творится, но подрастет ребенок, уляжется обида на весь мир, и она вернется в школу. Надо только, чтобы она знала: ее ждут.
Льготный день, на который они теперь так напирали в разговорах с учениками, был, конечно, аргументом весьма весомым, но на поверку он и для школы оказался штукой заковыристой. Льготы действовали по-разному. Кто-то, рассудив, что впереди свободный день, посвящал его хозяйству или другим своим делам. Кто-то вместо школы шел в цех – особенно повальным становилось это явление в дни контрольных и зачетов. Уходили с середины занятий. Десять часов учебы – пусть и с перерывом на обед – нагрузка, многие уже на третьем часе отключались, переставали что-либо воспринимать. Но здесь уже учителя создавали щадящий режим, а вот с посещаемостью и дисциплиной было все-таки неважно.
Возникла идея: перенести занятия непосредственно на предприятия. В комнаты, где уже давно были консультационные пункты.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.