Буравя воду винтом, катерок шустрил по направлению к стоящему на рейде «Киеву». С берега вид его как-то не слишком поражал воображение, закрадывалось даже сомнение: туда ли я попал? Но кто сказал, что большое видится на расстоянии? Подойдя поближе, я ощутил себя песчинкой рядом с горой. В наступающих сумерках уходил куда-то круто вверх и сливался с серым небом серый же борт корабля, а линии его корпуса заканчивались где-то за горизонтом.

Следуя логике первых впечатлений, надо бы перейти к Восторженным описаниям боевой мощи крейсера, рассказав, сколько на его борту самолетов и каких бед смогли бы натворить в стане «супостата» имеющиеся на вооружении ракеты. И все получилось бы скорее всего именно так, если бы я, как и планировалось изначально, попал в горячку боевых учений, где на первый план выступают вполне конкретные задачи: вовремя прибыть, обнаружить, уничтожить... в общем, пришел, увидел, победил. И в этой ратной суматохе крайне трудно было бы разглядеть, чем, собственно, живет корабль, пока в воздухе не пахнет пороховой гарью. Но вышло все не так.

Примерно месяц с Главным штабом ВМФ в Москве согласовывались сроки командировки с тем, чтобы я смог попасть на учения. Знающие люди, правда, предупреждали: нет ничего ненадежнее флотской организации, но я с дилетантским пренебрежением отмахивался от скептиков, сохраняя веру в совершенство воинского порядка. Наконец раздался звонок, и я услышал долгожданную весть: «Киев» стоит под парами. Гарантировалось, что самолеты будут летать, ракеты — поражать цели, форштевень — рассекать свинцовые воды Баренцева моря, а экипаж — демонстрировать чудеса боевой выучки.

То ли планы флагмана Северного флота являются тайной для Главного штаба в Москве, то ли командование опасалось, что присутствие корреспондента отрицательно скажется на точности попаданий, но самолетов я так и не увидел, равно как и бурунов за кормой. По прибытии в штаб Северного флота «внезапно» выяснилось, что «Киев» три дня как вернулся в базу, целиком выполнив' годовой план боевой учебы, и теперь не скоро с его палубы взлетит самолет. В общем, как в анекдоте: «Зачем вчера не пришел?»

Помянув «флотскую организацию», я все-таки решил побывать на корабле — не упускать же такую возможность!

Уже месяц «Киев» болтается посреди залива, как щепка в проруби. Месяц назад ребята вернулись с боевой службы, длившейся полгода, а ни матросы, ни офицеры берега толком так и не увидели. Другие корабли стоят у причалов, и, когда стрелка часов замирает на отметке 18.00, офицеры, свободные от вахт, запирают «море на замок», спускаются по сходням и идут домой. А по выходным и матросики в отутюженных по случаю увольнения брюках отправляются в город в поисках небогатых для Североморска развлечений. Да что развлечений — просто ощутить под ногами землю, а не стальную палубу, дрожащую от постоянной работы дизелей. Так везде, но не на «Киеве».

Размеры крейсера, так поразившие меня с первого взгляда, сыграли с командой злую шутку. За удовольствие смотреть на проходящие корабли сверху вниз, испытывая при этом восторг от причастности к такому айсбергу, приходится расплачиваться лишением земных радостей: у корабля нет своего причала. Вон он, как бездомный, и стоит в миле от берега, привязанный толстенной цепью к бочке. Вроде близок локоть, да не укусишь.

По идее, причалы должны строиться если не раньше, то хотя бы одновременно с самим кораблем, как это делается во всех флотах мира, в том числе у «потенциального противника», особенно если речь идет о флагмане. Даже если о моральном состоянии ребят с «Киева», о психологической необходимости смены впечатлений с корабельных на береговые думать в последнюю очередь, то в дело вступают экономические категории. У судна, стоящего на рейде, постоянно работают силовые котлы, вырабатывая моторесурс и поглощая в неимоверных количествах топливо. Кстати, двух таких котлов их на «Киеве» несколько), каждый из которых представляет собой теплоэлектростанцию средних размеров, хватит, чтобы обеспечить электроэнергией весь Североморск. Так вот, если подсчитать, во что обходится износ машин, топливо для них, топливо катеров, постоянно мотающихся от берега к кораблю, плюс все остальное, на эти деньги можно выстроить далеко не один причал со складами, ремонтными мастерскими и казармами для команды. А если учесть и моральный фактор, который почему-то учитывается только в экстремальных ситуациях, то потери огромны.

Некоторое время тому назад кто-то все же их подсчитал, и было решено возвести причал. Однако затея окончилась тем, что итальянцы называют красивым словом «фиаско»: возвести-то его возвели, но вдруг выяснилось, что если «Киев» попытается отойти от него, то напорется на подводную скалу, невесть откуда взявшуюся прямо по фарватеру. Горячие головы хотели было немедленно взорвать проклятую скалу, но при ближайшем рассмотрении оказалось, что технически это неосуществимо. Посокрушались, списали убытки на природу и забыли. А воз, то бишь «Киев», и ныне там.

Морская служба — штука тяжелая. Но зачем делать ее невыносимой?

...Ах, флотский офицер — краса и гордость общества, предмет тайных девичьих грез! Интеллигентный, обаятельный, душа любой компании. Все это было, было... Ужели прошло?

Нынешнему офицеру патологически некогда. Некогда заняться собой, семьей, детьми. Все его время отдано одному — службе. Он не свободен ни днем, ни ночью, ни в отпуске. Армия и флот с легкостью необыкновенной сами устанавливают законы, и поэтому военный просто не знает, что собой представляет одно из основных завоеваний трудящихся — 8-часовой рабочий день. Член военного совета начальник политуправления флота вице-адмирал С. П. Варгин с гордостью сообщил, что его рабочий день начинается в 8 часов утра и заканчивается около 8 — 9 часов вечера. Хочешь не хочешь, а тот же распорядок и у большинства рядовых офицеров. Что, здесь мерилом работы считают усталость? Или Родина в опасности, и только «изнуряющим» трудом без выходных можно отодвинуть угрозу войны? Вряд ли. С другой стороны, если офицеры заняты воспитанием личного состава, спят и едят вместе с матросами, холят и лелеют боевую технику, совершенствуют свои знания, такое рвение можно только приветствовать. Но в том-то и дело, что львиная доля их времени уходит не на это. Как рассказывали мне «киевские» офицеры, главная их забота — бумаги.

Ох, уж эти бумаги! Сколько сказано об этом, сколько написано! Десятки, сотни различных отчетов, справок, планов ежегодно заполняются каждым офицером. Для кого они пишутся и куда сдаются? Тайна Министерства обороны, потому что никто и никогда еще не вывег математической зависимости между количеством бумаг и качеством готовности армии и флота. Но между тем начальство любого уровня, видимо, убеждено, что формула есть звучит она: чем больше, тем лучше. В жизни это выглядит так: приходит на корабль комиссия — куда она лезет в первую очередь? Правильно, в бумаги. Не в ходовую рубку и не в машинное отделение — в бумаги. Если все справки, отчеты, планы в наличии — оценка «отлично», корабль к боевой службе готов. Нет одной бумажки — душу вынут.

И пишут, пишут флотские офицеры на зависть графоманам. А время идет, идет... Не прочитана одна книга, вторая, некогда поговорить с матросом, некогда пообщаться с друзьями. Сын растет без отца, жена — соломенная вдова. Где ты, престиж и романтика флотской службы?

Впрочем, о престиже говорить у нас любят, особенно о престиже плавсостава, то есть вот этих офицеров с «Киева». Сергей Павлович Варгин прочитал мне целую лекцию с цитатами из документов, суть которой сводилась к тому, что нет ничего более престижного в жизни, чем служить на корабле. Интересно, знает ли он мнение офицеров своего флота?

Главное мерило благополучия по-казенному — всевозможные надбавки: за дальний поход, «морские» — это когда корабль выходит в море, и на мачте его развевается узкий вымпел, именуемый «длинным рублем». Казалось бы — все хорошо, материальный стимул задействован (хотя, как сказать: командир американского авианосца имеет оклад около 7 тысяч долларов, командир «Киева» несравнимо меньше, включая все виды надбавок). Но в конце концов не хлебом единым...

Больной вопрос — квартира. Строят, так сказать, много, но мало. И квартир катастрофически не хватает. Молодые лейтенанты, прибывающие к месту службы из училищ, годами ждут хотя бы комнаты. И это при наличии семьи! Бывали случаи, когда отчаявшиеся вскрывали квартиры уехавших в отпуск сослуживцев и селились там. Нередко молодая семья ютится на плавбазе, занимая каюту. Нетрудно представить себе моральное состояние лейтенанта, уходящего в поход на несколько месяцев и оставляющего жену с ребенком практически без крыШи над головой. А ему при этом толкуют о престиже плавсостава.

Сейчас в Североморсюз с жильем стало чуть лучше, очереди сократились, но не исчезли. Но это в морске, столице флота, а что делается «на периферии»?

Слух, что корабль становится в ремонт, разносится мгновенно и вызывает разные чувства. Матросы радуются, — после многих месяцев качки есть возможность наконец-то почувствовать под ногами землю. Кроме этого, их можно понять еще и чисто по-человечески: на судоремонтном заводе нет такой изматывающей службы, зато много девушек. В общем, они рады. Но для офицера, тем более семейного, — это катастрофа. Привычный уклад жизни рушится. Дело в том, что корабли с Севера перегоняются для ремонта в южные моря. Сразу же «слетает» северная надбавка. (Стопроцентная «полярка» платится лишь после 5 лет непрерывной службы в Заполярье. Если даже после 4 лет офицер уезжает по каким-то причинам с Севера больше, чем на 10 месяцев, то по возвращении отсчет начинается сначала. Что уж говорить о ремонте, длящемся несколько лет.) Надо бросать обжитое место, квартиру, школу и перебираться в другой город, где на квартиру, понятно, и своих претендентов хватает. В лучшем случае общага, не хочешь — обращайся в частный сектор и будь готов отдать все свои сбережения. Да, это — катастрофа, но С. П. Варгин называет ее «спецификой службы». Ничего себе специфика! Как тут не вспомнить систему ремонта кораблей американского ВМФ: во-первых, ремонт длится 6 — 8 месяцев, не более (за каждый просроченный день фирма платит колоссальную неустойку); во-вторых, с корабля на это время снимается вся команда: им платят за то, чтобы они несли боевую службу, а не бегали с красками по кораблю. Качество ремонта — это предмет особого разговора. Я все о престиже.

Мне рассказывали такой случай. В Средиземном море к нашему кораблю подошел катер с французского эсминца, стоявшего неподалеку. Нашего командира приглашали на ужин. Элементарная ситуация тут же превратилась в неразрешимый ребус. Согласно международным правилам, командир должен был в ответ пригласить француза, а это — сами понимаете... Что делать? Срочно отбили радиограмму в Москву. Ответ пришел незамедлительно: сняться с якоря и идти на отработку боевых задач... Можно было представить себе изумление французов, наблюдавших, как советский корабль на всех парах уносится в голубую даль. А после этого особенно хорошо поговорить с матросами о престиже флотской службы и о том, что «у советских — собственная гордость».

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.