Прыгать с парашютом ночью приходилось немногим даже из тех, кто шел на свое последнее десантирование. В докладах вышестоящим штабам ночные прыжки фигурировали нередко. Но «ночными» они были условно: к моменту выброски, как правило, сумрак рассеивался и рельеф земли пусть не очень четко, но все же вырисовывался уже холмами, низинами, кустарником. Значит, можно было достаточно точно рассчитать миг касания с земной твердью, сгруппироваться, подготовить тело к удару. В ночной же мгле встреча с землей, как бы ты ее ни ждал, всегда внезапна.

За сутки до начала учений в полку ощущалась некоторая нервозность. В основном среди офицеров. Их можно понять: ночные прыжки сопряжены с естественным риском, контролировать раскрытие куполов снизу невозможно, а за жизнь каждого солдата, что бы ни случилось, отвечает офицер. Так же, как и за Сохранность десантируемой техники.

С особой тщательностью проводилась швартовка боевых машин, предпрыжковая подготовка, укладка парашютов. Малейшая ошибка при швартовке, нечеткая реакция солдата при работе на десантных тренажерах — и все начиналось сначала. Люди изматывались на дневных и ночных тренировках, валились спать как подкошенные, забывая о еде и перекурах. Но никто не роптал, понимая, что на то и полковые учения, чтобы учиться военному делу с полной отдачей.

Я вообще заметил, что в армии никогда и никто не сетует на трудности, если идет нормальная военная работа. Люди могут из последних сил преодолевать штурмовую полосу, доводить до высшей степени надежности свою боевую технику, изнурять себя в марш-бросках, в спорт-городке, на занятиях по маскировке. Потому что это напрямую связано с их главным делом. Но едва в их работе исчезает изначальный практический военный смысл, а это понимается сразу всеми, отдачи не жди.

В парашютно-десантном полку случались рецидивы такого рода. Помню, как один из штабных офицеров посылал солдат несколько дней подряд выпалывать из травы одуванчики, которые, на его взгляд, портили вид городка. На следующее утро цветы желтели вновь. Но офицер был последователен в своей нелюбви к одуванчикам, благо бессмысленной работой приходилось заниматься не ему.

В день начала учений напряжение спало. Действия подразделений и каждого человека в отдельности подчинились жесткому графику, расписанному по минутам. То, что не было сделано накануне, теперь исправлять поздно. В оставшиеся часы можно и нужно единственное — снять у людей остатки нервозности, нацелить их на выполнение предстоящих конкретных задач, поднять дух у тех, кто шел на подобные учения впервые. Это в основном ребята из весеннего призыва. У них маловато десантного опыта, недостает и психологической тренированности.

Нахожу Сергея Капешко в компании Умрбека Курьязова и Рамигиуса Житинявичуса. Смуглолицый, скуластый Умрбек что-то вычерчивает палочкой на песке, объясняет Сергею:

— Машина снимает верхние коробочки — эти, эти, эти. — Умрбек яростно зачеркивает часть своих каракулей. — А эти только руками возьмешь, нет еще такой машины, не сделали...

Догадываюсь, что речь идет о хлопке. Рамигиус в разговоре не участвует, он по другой части, но дипломатично кивает, соглашаясь с доводами и того, и другого. Зенитчик Житинявичус и пулеметчик Курьязов — солдаты последнего весеннего призыва. Хорошие парни, работящие, добросовестные. У обоих по пять прыжков, опыт батальонных учений, не совсем, правда, удачных для Умрбека. Порывом ветра его отнесло тогда километра на два от ближайшего пункта сбора. Курьязов мог еще в воздухе сократить это расстояние, если бы попытался подрулить стропами, но растерялся, перезабыв все наставления по управлению куполом в небе. Пришел Умрбек на пункт сбора с опозданием, заикаясь, объяснил, что долго плутал по кустарникам, прежде чем отыскал тропу.

Понимаю, что Капешко около молодых не просто так. У него свой интерес: прощупать настрой ребят, если надо, поддержать морально. Сергей с мая комсорг батальона, как-никак должность прапорщика. Но известно, что не должность красит человека, а наоборот. Из Капешко комсорг получился не очень типичный, я, во всяком случае, таких в армии встречал не много. Он не любит бумажной работы, терпеть не может тереться возле начальства, не ищет для себя никаких поблажек. Совершенно искренне считает, что распорядок дня для него обязателен, как и для любого солдата. Если батальон трудится в парке, Капешко надевает комбинезон и идет вместе со всеми возиться с техникой. Хотя мог бы, сославшись на обязанности секретаря, тихо «приводить в порядок документы».

На последнем марш-броске Сергей по своей воле шел с ротой и присматривался к молодым бойцам, а когда требовалось, поднимал настроение шуткой. Идти тридцать километров. На полпути рядом с колонной тормознул «Урал», везший военное имущество. Знакомый офицер окликнул Капешко, предложил подбросить до полка. Тот мотнул головой.

— Спасибо, я останусь с ротой. Офицер захлопнул дверцу.

— Ну, дает парень, за два года, видать, еще не устал.

Да вот не устал. И Ваня Михайлов не устал столярничать в личное время, копаться в своей каптерке, наводить лоск, хотя давно сержант, казалось бы, ходи да посматривай за другими. И Саша Живодров не устал таскаться со своим ЗРК, работать на тренажере зенитно-ракетного комплекса, до автоматизма отшлифовывая каждое движение. Да и многие из них, солдат последних месяцев службы, совсем даже не расслабились, хотя вроде бы «старики», не научились перекладывать со своих плеч военную ношу на чужие, еще не расцвеченные сержантскими лычками. Напротив, берут на себя самое трудное.

Я вижу в этом даже не временное — нравственное взросление, более важное, чем узкопрофессиональное военное. Накануне, когда роты получили походное имущество и надо было доставить его со складов, за это взялись Михаил Апанасенок, Александр Живодров, Сергей Ковалев и Анатолий Гирш, худой, высокий, немного нескладный, тоже призывавшийся из Витебска.

Утром этого дня у Капешко был подобный конфликт с комбатом. Сергей обратился к Анищенко с просьбой разрешить ему пройти учения в составе четвертой роты рядовым стрелком. Просьбу обосновал: комсорг должен быть с личным составом на самом трудном участке. А комбат ему: ты нужен при штабе, и все тут. И я майора понимаю: иметь такого парня при себе в сложной обстановке учений всегда нелишне. Но Капешко так просто не отступился.

— Разрешите повторить просьбу, товарищ гвардии майор. Личный пример агитирует сильнее, чем самые пространные беседы. Поэтому считаю, что мое место в роте.

Анищенко даже оторопел. Навис над Капешко со своих ста девяноста сантиметров.

— Учить меня, товарищ гвардии старший сержант, не советую. Мне виднее, где кому быть. — Перевел дух, немного оттаял. — Ладно, пойдешь в составе резервной группы, радистом.

За четырехэтажной казармой в специальной песочнице подготовлен макет района учений. Дизайном он не блещет, но все ориентиры на нем проработаны в точности — ручьи, болота, низины, поселок, узел связи «противника», расположение боевой техники. При высокой эффективности современной авиафотосъемки сделать такой макет несложно. Необычным мне показалось другое: свои действия проигрывала на будущем поле боя каждая рота, каждый взвод, отделение. В этой военной игре не было пассивных наблюдателей, принимать решение должны были все, на кого укажет офицер, давая очередную «вводную».

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• 4
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.