Позвольте, да о том ли Жданове речь? О том ли, который был представлен как Новый Учитель?

О том. Только он не явился новым. Он им становится, пройдя через мучительный, трудный опыт.

Итак, в начале пути учитель Жданов невольно вступил на тропу позиционной войны с учениками. Он ожесточался, двойным ожесточением отвечали и ученики. Он оставлял неуспевающих после уроков, и они мучились вместе. Будущие маляры (малярши) сдавали листочки с нерешенными задачами и приписками: «Не люблю я физику, а люблю я физика».

Задержанные для допзанятий каменщики на его вопросы вдруг угрюмо сообщали, что сила удара кирпича о голову может привести к тяжелому исходу...

«...Все равно я человек»

Жданов в панике бросился за советом в Преподавательскую. Там выслушали его сочувственно: «Да, юноша, да... Никого они не уважают, болваны... Только мужской силе уступают. Между нами, коллегами... даже у Макаренко — помните? — если иногда, знаете ли, поучить физически... такой контингент — иначе нельзя... Вы понимаете? Ведь совсем обнаглели... У меня тоже случай был сегодня...» Это его ошеломило. Поднять руку на ученика?! И, как пощечина, хлестнула мысль: «Но если быть последовательным...» Андрей вспомнил, что мальчик, на которого он пожаловался отцу, пришел на урок с синяком на щеке: не учитель ли «достал» его родительской рукой? И все-таки есть же разница, есть границы, которые нельзя перейти... Впрочем, не такие уж редкие в Преподавательской обсуждения «бить или не бить?» были однажды перенесены в прокуратуру, а затем в суд. Судили за мордобой тогдашнего... директора училища.

Учитель Жданов провел на судебных заседаниях мучительные часы. Это был в его глазах не просто суд, это давала показательный урок силовая педагогика, и он, не жалея себя, просеивал впечатления в дневнике:

«У входа в суд встретил учеников — свидетелей потерпевшего. Они ели черемуху, я взял у них несколько ягод. Спросили:

— Ну, что там? Что директору будет?

— Его судят по статье... «до 10 лет».

— Вот и правильно. Нечего драться! Всех вас судить надо.

— Всех? За что же?

— А за то... Только издеваетесь над нами. За людей не считаете... Меня мастер била, вы про это знаете?

— Во-во! У нас ни защиты, ни прав нету!

Лицо злое, глаза сверкают, вид загнанный, взъерошенный, как у зверька в ловушке, готового на все. Мне стало вдруг так плохо, так гадко на душе. Не моя группа, но какая разница, они же мои ученики. У них защиты нету... Мы их за людей не считаем. Кто ж это «мы»? Почему и наедине с собой я пишу «мы», а не «я»? Потому что признать это стыдно и страшно. Как дальше быть? Им? Мне?»

Вечером, разбитый, взялся вяло листать попавшиеся под руку сочинения Н. К. Крупской и вдруг наткнулся: «В современной школе все направлено на то, чтобы разъединить учеников, а не сближать их. Все направлено к тому, чтобы отделить ученика от товарищей; ему запрещается что-либо спрашивать своего соседа, никакой общей работы, которая бы требовала объединенных совместных усилий. Каждый вынужден думать о себе, заботиться о своих личных успехах». Это ошпарило сознание. «Что я, не читал этого прежде? Сколько мы сдавали экзаменов, сколько в нас втиснули патетических проповедей апостолов педагогики, предварительно выхолощенных, проформалиненных. И где были мы, спокойно утолявшие голод крохами цитат, не искавшие настоящей пищи для мозгов? Опять «мы». Опять я пишу «мы»!..»

Он решил, что все понял, что теперь лед тронется. Работал, как вол. Перед началом занятий с первокурсниками не ленился вызубрить их имена, чтобы не обращаться по фамилиям. Он дал себе слово не орать, вообще не повышать голоса. Когда подходило его дежурство, он бежал в общежитие чуть не с шести утра, чтобы провести до уроков сеанс аэробики. Он искал хоть какую-нибудь щель в отделявшей его от учеников глухой стене. Он набрасывался на книги болгарского педагога Г. Данаилова и В. Сухомлинского. Добыл «опорные сигналы» Шаталова и проводил вечера, перегоняя наукообразное занудство учебников в яркие, емкие объяснения-картинки. Он репетировал дома эти объяснения.

Жданов искал выхода из тупика в одиночестве. Старой Преподавательской он больше не доверяя.

Как-то в сонной, полной отчуждения тишине учитель ощутил оживление. Головы поднялись, глаза зажглись интересом. Улыбаются удачно вставленной шутке. Ура! Смеются! Победа? Случайно обернувшись, учитель увидел поставленного им у доски ученика: тот спокойно сидел на его месте и курил, пуская дым через ноздри. Он не закричал, не затопал. Он ощутил внезапную опустошенность и детское желание убежать и заплакать. Явились и мысли под стать: «Зачем мучиться? Зачем пахать эту черствую, неблагодарную целину? Да и какая надежда, что на ней что-то вырастет? Есть же другие варианты, другая жизнь. И может быть, пока не поздно...»

Но однажды в этом мучительном состоянии поиска, по непреодолимой привычке хлестанув ученика начальственным: «А меня не интересует, что вы думаете. Надо делать, что вам говорят!» — он увидел метнувшиеся в глазах мальчишки обиду, ненависть и вызов: «А мне плевать на то, что ты сказал!» — и вдруг осекся. В голове пронеслось забытое, из детства, из родного двора: «Обзывай меня хоть век — все равно я человек!»

После уроков он попросил задержаться группу ребят. Отобрал самых влиятельных, «ядро» группы. «Ядро» норовило «пульнуть» за дверь, задерживаться не хотело: «А что мы сделали?» «Может, вам провести дискотеку в общежитии, ребята? Как ваше мнение?» Но «ядро» молчало. «Ваше мнение, Саша?» «Может, и надо. Вам видней...» «Ваше мнение, Андрюша?» «А у меня нет мнения». «Ваше мнение, Илюша?» «Ну, можете провести... Ребята, наверно, придут, все равно в общежитии от скуки дохнут». «Но лучше, ребята, чтоб дискотеку провели вы сами. У вас же есть, наверное, какие-то пожелания, идеи?» «Да на кой вам наши идеи? Всегда мероприятия проводят учителя».

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.