7 июня 1848 года родился Поль Гоген

Дорогая редакция! Недавно я прочитала книгу «Гоген в Полинезии»; прочитала дважды, чтобы понять творчество Гогена, но так и не разобралась, в чем ценность и красота его картин.

Древние греки создали скульптуры своих богов, они прекрасны, и этого никто не будет отрицать. У меня есть альбом, где показана скульптура Фивейского «Сильнее смерти»; я не нахожу слов, чтобы сказать, насколько она прекрасна. Да нет, это не то слово. Когда я первый раз ее увидела, у меня мурашки побежали, такое сильное впечатление она произвела. В ней все: мужество, духовная сила, непокоренность, вера в свою правоту. Вот еще репродукция – с картины Пророкова «Герои не умирают». Она говорит об одном: мы и мертвые не покорены, мы и мертвые шагаем по земле. А «Полесовщик» Крамского, бородач в сермяжине, он полон духовной красоты. Есть у меня книга о немецкой художнице Кэте Кольвиц.

Скульптуры Кольвиц мне не нравятся, но я их понимаю. А Гогена я не понимаю, и он мне не нравится, ни как художник, ни как человек. Герои его картин не соответствуют натуре. И природу не разберешь, какая она – тропиков или других каких-то мест. Зачем эти полуголые люди, выдуманные идолы? Ноги у его героев как кочережки, а для чего собака написана розовым цветом? Объясните, пожалуйста, в чем талант Гогена, что он хотел выразить своими картинами, почему его ценят?

С уважением к вам И. Любогощинская, г. Куйбышев

Уважаемая Н. Любогощинская! Редакция попросила меня ответить на ваше письмо, и я охотно делаю это: радостно, когда человек интересуется искусством. Но разбираетесь вы в нем еще недостаточно, да и сами знаете это – иначе зачем бы обращаться за разъяснениями?

Вы называете произведения живописи, которые если не всегда близки вам, то доступны («Мне они не нравятся, но я их понимаю», – пишете вы): «Полесовщик» Крамского, литографии и скульптуры Кольвиц, «Сильнее смерти» Фивейского, «Герои не умирают» Пророкова. Это действительно замечательные произведения. Сурово, строго смотрит на зрителя полесовщик – от его взгляда не спрячешься, он непримирим, непреклонен... Бесконечная нежность и несокрушимая сила в объятиях матери, прижимающей к себе детей, – она сбережет их от беды, защитит от гибели. «Семена, предназначенные для посева, не должны быть перемолоты», – повторяла Кольвиц. И перед лицом смерти не сдаются воины Великой Отечественной, кажется, что они действительно сильнее ее: они умирают стоя, презирая врага. Идут в сражение солдаты, и рядом с ними, перед ними, – Зоя: погибшие за Родину и после смерти вдохновляют оставшихся в живых.

Некоторые из этих работ выстраданы жизнью художников. К теме матери, защищающей детей и мир, Кэте Кольвиц обратилась, потеряв на первой мировой войне сына. Борис Пророков воевал, вернулся с фронта инвалидом, рисовал, подчас с трудом удерживая в руках карандаш. Видимо, вас убеждают эмоциональная взволнованность, сила публицистического чувства и социальность мышления художников. Ведь не только эти – все названные вами произведения схожи по целеустремленности, настроению, манере исполнения, даже по сюжетам и образам. О Великой Отечественной войне говорят произведения Фивейского и Пророкова. Обличению войны и социальной несправедливости посвящены литографии и скульптуры Кольвиц. Не станет мириться с обидами и несправедливостью и полесовщик – недаром этот портрет порой называют «Мужик с дубиной». «Из таких людей в трудные минуты набирают свои шайки Стеньки Разины, Пугачевы», – писал Крамской. Да и по времени эти произведения недалеко отстоят друг от друга. Мать, изображенная Кольвиц, по возрасту могла бы быть матерью героев Фивейского и Пророкова, полесовщик – их дедом.

Сказать, что полотна Гогена отличаются тем, что рассказывают не о Европе, а об Океании, – значит слишком упростить вопрос. И тем не менее начинать надо именно с этого. Гоген уехал на Таити в 1891 году. Это было его второе путешествие. Первое, на Антильские острова, относится к 1885 году.

Через 63 дня плавания перед художником открылось чудо. Не забывайте, что в те времена не было ни кинофильмов, ни телевизоров, еженедельно приглашающих к путешествиям, ни даже фотографии. Сейчас каждый из нас подготовлен к восприятию экзотических мест куда лучше, чем люди XIX века, – что могли им дать рассказы отдельных счастливцев, побывавших в тех или иных краях? Земля, уже пройденная путешественниками, все еще была полна тайн для художников. И одна из них раскрылась перед Гогеном.

Его встретили ослепительное солнце и буйная зелень, цветущие апельсиновые деревья и кокосовые пальмы. Необычные ритмы и фантастические легенды- – как зачарованный вслушивался он в шум волн, разбивающихся о коралловые рифы, в старинные полинезийские предания о происхождении неба и моря, в веселые и печальные народные песни. И, наконец, люди – непосредственные, добрые, честные. «Эти люди, – писал он в Европу, – здесь ходят повсюду, в любую деревню, по любой дороге, спят в любом доме, едят, не говоря даже спасибо, при условии оплаты тем же. Они поют; никогда не крадут. Не убивают. И их называют дикарями?»

Свою любовь к ним, свое восхищение их миром он и старается передать в полотнах. «Самый опытный живописец... не мог бы написать ничего, если бы ему не открылись прежде границы содержания», – утверждал Лев Толстой. Таитяне Гогена наивны и доверчивы, как дети. И очень красивы – художник с наслаждением пишет яркие одежды, иссиня-черные волосы, золотисто-коричневые тела, солнечные блики на них. Вспоминая их песни, пытается переносить музыку в живопись, стремится, чтобы цветовые сочетания воспринимались зрителем как единый музыкальный аккорд. Художник пишет так, как ему подсказывает природа: тропическое солнце по-иному освещает предметы, они не расплываются в дрожащем воздухе, не отбрасывают рассеянной тени, но выделяются сплошными крупными массами.

«...Нельзя для себя сочинить природу, разум и сердце» – это и есть главный из уроков, которые дает нам Поль Гоген.

Полистайте любую книгу по истории искусства – она расскажет вам об удивительных мирах и людях. О египтянках, которые, готовясь к смерти, собирали коробочки с туалетными принадлежностями и косметикой, надеясь взять их в загробный мир. Об аскетических героях средневековья, не признававших никакой красоты, кроме духовной, воспринимавших жизнь как нелегкое нравственное испытание. О придворных карликах в золотом шитье, о скоморохах с бубенчиками, о рыцарях в металлических доспехах, о детях в парчовых, с пышными робронами платьях, которые для них не менее тяжелы, чем латы для рыцарей. Вы получите огромную информацию о времени, в котором жил художник. Но это еще не будет даже началом постижения искусства. Оно начнется тогда, когда вы поймете не только его внешнюю, сюжетную сторону, но и внутреннюю сложность, подчас противоречивость. Поймете, что скульптура или картина не непосредственное отражение жизни, но выраженная в пластических формах система взглядов художника, сплав его мысли и чувства. Когда два художника пишут об одном и том же, получаются далеко не одинаковые произведения. Феофан Трек и Андрей Рублев – оба они писали канонические вещи на религиозные темы, но как различны изображенные ими святые. На экстатические видения похожи образы Феофана – иссушенные внутренним огнем, обуреваемые страстными чувствами. Гармония и душевная тишина царят в мире Андрея; в его героях, ясных сердцем, воплощен нравственный идеал доброты, человечности, покоя.

В искусстве нельзя искать встреч со знакомым, привычным. Ни один классик не повторяет предшествующего, каждый художник интересен своей индивидуальностью, неповторимостью своего понимания мира. Язык искусства изменяется вместе со временем – отмирают старые, рождаются новые формы выразительности.

В 1872 году Верещагин создал «Апофеоз войны», посвященный «всем завоевателям прошлого, настоящего и будущего»: к пирамиде из человеческих черепов слетаются вороны. В 1937 году Пикассо написал «Гернику»: тупая бычья морда поднимается над мертвыми и умирающими, в тесном, не имеющем выхода пространстве гибнет все живое. Отвлеченная, казалось бы, символика «Герники» имеет реальную основу: гибнут уже не только сражающиеся солдаты, Одна бомбежка может уничтожить целый город.

Каждая эпоха выдвигает своих мастеров и свою стилистику. И так не только в изобразительном искусстве, но и в музыке, в литературе. Наряду с «Евгением Онегиным», романом в стихах, существуют японские танка – изящные лирические пятистишия, наряду с вольным, раскованным стихом Уитмена – изысканно-строгие формы сонетов Петрарки, с классически-спокойной повествовательностью Диккенса – отрывистая, парадоксальная проза Воннегута...

• Страницы:
• 1
• 2
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.