Наставник слушал сердито - он ревновал к посторонним паровозы, считал свое чувство к ним личной привилегией.

- Серый черт, - говорил для себя наставник, - тоже понадобились ему механизмы, господи боже мой!

Против обоих людей стоял паровоз, который разогревали под ночной скорый поезд. Наставник долго смотрел на паровоз и наполнялся обычным радостным сочувствием. Паровоз стоял великодушный, громадный, теплый на гармонических перевалах своего величественного высокого тела. Наставник сосредоточился, чувствуя безотчетный восторг. Ворота депо были открыты в вечернее пространство лета - в смуглое будущее, в жизнь, которая может повториться на ветру, в стихийных скоростях на рельсах, в самозабвении ночи, риска и нежного гула точной машины. Механик забыл про низкую квалификацию Захара Павловича и ответил ему, как равному другу:

- Ты вот поработал и поумнел! Но человек - чушь!... Он дома валяется и ничего не стоит... Но ты возьми птиц...

Паровоз засифонил и заглушил слова беседы. Наставник и Захар Павлович вышли на вечерний звучный воздух и пошли сквозь строй остывших паровозов.

- Ты возьми птиц! Это прелесть, но после них ничего не остается, потому что они не работают! Ты видел труд птиц? Нету его! Ну по пище, жилищу они кое-как хлопочут - ну, а где у них инструментальные изделия? Где у них угол опережения своей жизни? Нету и быть не может.

- А у человека что? - не понимал Захар Павлович.

- А у человека есть машины! Понял? Человек - начало для всякого механизма, а птицы - сами себе конец...

Захар Павлович думал одинаково, отставая лишь в подборе необходимых слов, что надоедливо тормозило его, размышления. Для обоих - и для машиниста-наставника и для Захара Павловича - природа, не тронутая человеком, казалась малопрелестной и мертвой, будь то зверь или дерево. Зверь и дерево не возбуждали в них сочувствия своей жизни, потому что никакой человек не принимал участия в их изготовлении, - в них не было точности мастерства. Они жили самостоятельно, мимо опущенных глаз Захара Павловича. Любые же изделия, особенно металлические, наоборот, существовали оживленными и даже были по своему устройству и силе интересней и таинственней человека. Захар Павлович наслаждался одной постоянной мыслью, как подспудная кровная сила человека объявляется вдруг в волнующих машинах, которые больше мастеровых и по размеру и по смыслу.

И выходило действительно так, как говорил машинист-наставник: в труде каждый человек превышает себя - делает изделия лучше и долговечнее своего житейского значения. Кроме того, Захар Павлович наблюдал в паровозах ту же самую горячую, взволнованную силу человека, которая в рабочем человеке молчит без всякого исхода. Обыкновенно слесарь хорошо разговаривает, когда напьется, в паровозе же человек всегда чувствуется большим и страшным.

Однажды Захар Павлович долго не мог сыскать нужного болта, чтобы прогнать резьбу в сорванной гайке. Он ходил по депо и спрашивал: нет ли у кого болта в три осьмушки - под резьбу. Ему говорили, что нет такого болта, хотя такие болты были у каждого. Но дело в том, что на работе слесари скучали и развлекались взаимными осложнениями рабочих забот. Захар Павлович еще не знал того хитрого скрытого веселья, которое есть в любой мастерской.

Это негромкое издевательство позволяло остальным мастеровым одолевать долготу рабочего дня и тоску утомительного труда. Во имя забавы своих соседей Захар Павлович много дел сработал напрасно. Он ходил за обтирочными концами на склад, когда они лежали горой в конторе; делал деревянные лесенки и бидоны для масла, в избытке имевшиеся в депо; даже хотел, по чужому наущению, самостоятельно менять контрольные пробки в котле паровоза, но был вовремя предупрежден одним случайным кочегаром, иначе бы Захара Павловича уволили без всякого слова.

Захар Павлович, не найдя в этот раз подходящего болта, принялся приспосабливать для прогонки гаечной резьбы один штырь и приспособил бы, потому что никогда не терял терпения, но ему сказали:

- Эй, Три Осьмушки Под Резьбу, иди возьми болт!

С того дня Захара Павловича звали прозвищем Три Осьмушки Под Резьбу, но зато его реже обманывали при срочной нужде в инструментах.

После никто не узнал, что Захару Павловичу имя Три Осьмушки Под Резьбу понравилось больше крестного. Оно было похоже на ответственную часть любой машины и как-то телесно приобщало Захара Павловича к той истинной стране, где железные дюймы побеждают земляные версты.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.