Перевод с итальянского И. Левин
Станция оставалась все такой же, только теперь, когда на клумбах разрослись цветы, она казалась более веселой.
Начальник станции не узнал меня, хотя столько раз мы играли с ним в карты в длинные дни, заполненные одним ожиданием. Потом я вспомнил, что е те времена у меня была борода и я был одет, как все горцы.
Я поднял воротник пальто и, взглянув на свои туфли с тонкой подошвой, улыбнулся: конечно же, Сантино не мог узнать меня!...
Единственный в селении трактир находился на площади, в нескольких сотнях метров от станции. Площадь была погружена в темноту, но то была лишь темнота позднего часа, а не осадного положения с глухими взрывами гранат и стуком немецких кованых ботинок.
Даже Ферруччо, хозяин трактира, не узнал меня. Он отвел мне хорошую комнату, ту, что предназначалась для туристов, для любителей прогулок в горах. Я чуть не рассмеялся.
В ту ночь мне никак не удавалось заснуть: прошлое вновь и вновь вставало передо мной.
В этих горах я партизанил, потом, уже почти под конец, горы изменили мне, и я вынужден был провести три месяца в постели с ногою, закованной в гипс. Меня приютил у себя школьный учитель, один из наших. Добрую половину дня я проводил, сидя в кресле. Когда не было никого из друзей, чтобы составить партию в шахматы, а дочка учителя, делившая со мной одиночество, была занята, я играл на гитаре. Моя гитара!... «Гитара - это слишком громоздко для того, кто хочет быть партизаном, - сказал мне в первый же вечер «Рыжий», но я настоял, и дело кончилось тем, что он разрешил мне оставить ее при себе. - Когда будет грустно, сыграешь что - нибудь».
Моя гитара!... «Я приехал только за гитарой», - продолжал я повторять самому себе. Когда я должен был удирать отсюда, у меня не было времени подумать о ней. «Я вернусь, - сказал я в ту ночь дочери учителя, - вернусь, чтобы забрать тебя и гитару». Но потом... Потом в городе у меня было столько дел, и сверх всех дел занятия в университете, и девушка, с которой я был помолвлен прежде и которую, как мне казалось, я по - настоящему любил. Так сюда я больше и не вернулся.
«Только за гитарой!» - повторил я и, наконец, заснул.
Проснулся поздно.
Быстро оделся и спустился вниз позавтракать. Голода я не чувствовал, мне лишь хотелось выиграть немного времени. «А за гитарой, - решил я, - схожу попозже».
Позвонив у дверей учителя, я повторил себе последний раз:
«Я вернулся, чтобы забрать гитару. Только гитару... Она очень дорога мне: это подарок отца».
Дверь открыла какая - то женщина. Учитель был в столовой. Он сидел в том самом кресле, которое в течение трех месяцев служило мне ложем; на ногах у него было одеяло. Он сразу узнал меня.
- Как поживаешь, Андреа? Мы с Анитой знали, что ты вернешься. Это было лишь делом времени... Видишь, как меня скрутило? Паралич правой ноги... Мое место в школе заняла Анита.
Я придвинул стул к камину и, чтобы подавить волнение, закурил сигарету.
- Анита помнит о тебе, - вновь заговорил старик. - Она славная девушка, Анита. Представь себе, Андреа, отказалась от хорошего места в городе, чтобы остаться здесь, со мной. А ты ведь знаешь, как бы ей хотелось жить в городе!
- Да, я знаю, - сказал я, не отрывая глаз от пламени, трепетавшего в камине, - она действительно славная девушка. - И вспомнилось мне, как, обнимая Аниту в вечер моего отъезда, я обещал вернуться, чтобы забрать ее и увезти вместе с отцом в город.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.