Теплый ситец

Оставляя цепочку крохотных, мышиных следов, она преодолела двор, прижимаясь к забору, выбралась на шоссе. Шоссе! Где-то там, где едва слышно, – нет, слышно уже очень явственно – гудит канонада, к шоссе прорвались наши. И с ними отец! Канавами, обочинами – туда, навстречу! Она... Но она мышь... Но там, в учительской, тяжелыми антрацитовыми сапогами пинают тело ее друга... А она оставила его, вытекла в осклизлый, поганый мрак, выбежала на алмазный снег, на гигантское шоссе.

– Я здесь! Не трогайте его! Не бейте! Вы... Вы!.. Не бейте!

Мэри с трудом разогнула окостеневшее в колодце тело, выбралась на четвереньках, встала на ноги.

– Дурочка, – прохрипел курчавый, – они знали... Хотели, чтоб... выдал я.

Отто захохотал. Визгливо засмеялась машинистка. Герр Крюгер отнял от лица ладонь, посмотрел на часы.

– Фрау Герда, если мне вудут звонить, я... эээ...

– Вы в транспортном отделе, – подсказала фрау Герда.

– Да. Вот видите, мы и комментарий к накладной успели написать. – Он поднялся.

– Буду мечтать! – крикнула вдруг Мэри. – Буду! Буду! Герр Крюгер рылся в бумагах.

– У меня такое чувство, – устало произнес он, – будто все это уже когда-то происходило.

– Буду! Буду мечтать! Буду...

На остаток дня и ночь Мэри заперли в той же квадратной комнате. Даже решетчатую крышку люка, в котором она только что пыталась спрятаться, прихватили тяжелым, заржавленным амбарным замком. На всякий случай.

Мэри лежала на покатом полу и дремала.

Завтра, думала она, завтра. А Крюгер-то... Теплый ситец ему придумай!.. Чего захотел!

«Зимы они боятся, мороза. А этот Ганс... Какой странный! Немец, а... Может, нарочно он? Подлаживается? Бить ее не хочет. Прячется. Покурить, говорит, иду... А других? Других он бил?.. – гадала она. – Других?»

А русские люди, думала она, мороза не боятся. Нет, не то, чтобы вовсе они не мерзли, просто не боятся. Это их зима, их мороз, они к нему еще до

рождения своего привыкли. Александр Сергеевич Пушкин, великий поэт, как писал?.. «Здоровью моему полезен русский холод».

(В детстве, бывало, вернется Мэри с улицы домой, а щеки, как мак, алые... И холодные. Даже странно, алые, но холодные.

– Ничего, это для здоровья полезно, – шлепая ее по щекам, одобрительно смеялась мать, – во что хоть играли, расскажи...

– Мы, мама, по сугробам наперегонки бегали. Ох, и насмеялись! Зинка калошу с одного валенка уронила, теперь до весны ее не отыщешь.