Неизбывна тема войны. Вот уже и тридцатилетие Победы будем мы вскоре праздновать, а война – великий подвиг народа, подробности каждою из полутора тысяч с лишним военных грозовых дней занимают ум и сердца людей, продолжают оставаться темой художников. Так и должно быть. Лучший жизненный урок молодым – пережитое отцами, дедами. Но пишут о войне не только те, кто сам побывал в ее горниле, не только солдаты. Пишут и бывшие «сыновья полков», пишут те, чье детство опалена пламенем боев, чье сознание, чей нравственный, духовный облик формировались именно тогда – между сорок первым и сорок пятым. Борис Рахманин – один из них. Не так давно «Литературная газета», говоря об одной из его повестей, сделала вывод, «что в нашу прозу пришел интересный писатель со своим видением мира, с тягой к условным, поэтическим формам обобщения...». Да, проза Бориса Рахманина необычна, сочные бытовые описания сочетаются в ней со сказкой. Но, в сущности говоря, это весьма естественно для писателя, чьи представления о войне возникали в пору детства. Прошлое проецируется в сознании ровесников войны как легенда, как романтическое, героическое видение. Живыми, полнокровными, самыми обычными людьми помнятся нам герои тех лет, и все-таки с течением времени они приобретают и черты величественные, былинные.

Новая повесть Б. Рахманина невелика по объему, но емка. Не хочу отнимать удовольствия у читателей, пересказывать ее. или анализировать. Поделившись с читателем «Смены» некоторыми мыслями, вызванными этой повестью, я просто хочу от всей души посоветовать ее прочесть. Уверен – без волнения читать ее невозможно.

Юрий Нагибин

До войны они часто покупали подсолнечное масло. Когда одна бутылка кончалась, мать, возвращаясь с фабрики, покупала новую, а пустую выставляла в сарайчик. Накопилось их там немало. И вот сейчас, за несколько часов до наступающего сорок второго года, Мэри случайно обратила на них внимание. Она так и ахнула. Ведь бутылки-то из-под масла! Как же хорошо, что она не сдала их в свое время. Вообще-то не только мать покупала до войны масло. Иногда за ним бегала в магазин Мэри. Но пустую бутылку для обмена она с собой не брала. Масляную, запыленную предлагать ей было неудобно, как бы грязнухой не назвали, а мыть некогда. Мать уже стучала ножом, шинкуя картошку и лучок, а в белой эмалированной миске розовел фарш для котлет.

Магазин располагался за углом, недалеко. Чего же там только не было! Колючие, будто кактусы, лежали свежие огурцы, мерцали серебром толстые пряники, светился зеленоватый мед...

И конверты здесь можно было приобрести. Заклеивали их, кстати говоря, тем же медом.

И книги имелись. Правда, перелистывать их – чтобы не пачкались страницы – разрешалось лишь силой взгляда, но ведь для того, кто заинтересован книгой, это сущие пустяки.

Продавалась здесь и рыжая суетливая белка в клетке из блестящих велосипедных спиц. Посетители магазина были догадливы и не покупали ее, не хотели лишать удовольствия других. Белка – даром что не разговаривала – буквально все понимала. Спросишь шепотом:

– Чудо мое, хочешь орешков?

И по виду ее всегда было ясно, что да, хочет.

Купив масла, Мэри бежала домой, но по пути обязательно останавливалась у почтамта, возле синего ящика, и прикладывала к нему ухо. Так и есть! Внутри слышалось сердитое гудение.

Мэри поднимала над узкой прорезью синий жестяной козырек, и тут же из ящика вылетали две-три пчелы. Мед на конвертах выщипывали. А может, адреса читали?..

Но все это было еще до войны, летом. А сейчас...

Растопив в жестяном тазу снег, Мэри поставила мутные пыльные бутылки в теплую воду, они скоро оттаяли, и по их внутренним стенкам поползли вниз длинные, медленные капли. Когда на донышке бутылки скапливалось по нескольку капель, Мэри опрокидывала ее горлышком вниз, и капли еще медленнее текли в противоположном направлении. Она держала бутылку над граненым стаканом, рука быстро уставала, затекала, Мэри меняла руку, но не сдавалась. Она рассчитывала, что изо всех бутылок соберет по крайней мере четверть стакана сверкающе желтого ароматного масла – настоящее сокровище. Даже мать, наверное, обрадовалась бы ее сметливости.

Уже стало смеркаться, когда от горлышка первой бутылки оторвалась и упала в стакан первая янтарная капелька.

– Бом-мм!.. – сказала Мэри.

Медленно, как во сне, текли по зеленому стеклу длинные капли, текли слезы по лицу Мэри. Снова припоминалось ей лето.

Привез маму из больницы сосед, дядя Петрусевич. Мэри в кабине его полуторки не поместилась и ехала в кузове, сидя там на запасном колесе и держа на коленях материн больничный узелок.

Ей бы еще полежать, маме, может, все бы еще и обошлось, но уж больно неспокойно было в ту пору, многие эвакуировались, звали с собой и Мэри; узнав же, что у нее в больнице мать, сочувственно вздыхали: не ко времени, мол... Да и сама мать забеспокоилась, потребовала у врачей выписки. Те перечить не стали.

...Подъехав к дому, Петрусевич вышел со своей стороны кабинки, обошел машину и, отворив дверцу, помог матери сойти.

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• 7
• 8
• 9
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.