Мэри вспоминала, вспоминала... Но в конце концов забылась все же в напряженном сне. Услышав стон, она вздрагивала, открывала глаза, потом засыпала вновь, и вновь снился ей отец. Он был то брюнет, то блондин, то молодой, то старый... То с усами, то безусый, чубатый или с лысиной на макушке. Ей снились разные люди, но всякий раз она твердо знала, что это ее отец.

Из окошка под потолком пролились в подвал бледные лучи света. Мэри проснулась, увидела лицо Полины, разбитое, в черных и зеленых кровоподтеках.

Чуть поодаль лежал седоволосый однорукий старик в обгоревшем ватнике. Мэри и его узнала. Он выступал у них в школе с воспоминаниями о гражданской войне. Пришел вовремя, хотя и хворал. Глотал, прикрывшись ладонью, таблетки, а забывшись, взмахивал во время речи культей, будто по-прежнему сжимал саблю.

(«Закончили мы свой поход, – рассказывал он, – на самом Тихом океане! Вода в океане, детки, шибко соленая, пить ее нельзя».

«Ух ты, какой теплый! – сказал он, когда она повязывала его пионерским галстуком. – Гладила недавно, что ли?»)

...Старик с трудом разлепил опухшие веки, увидел склонившуюся над ним девушку и попытался улыбнуться.

– За что вас, дедушка? – не сдержала слез Мэри и попыталась отгадать сама: – За... Тихий океан?

– Вот, вот! Кулак, говорю, так и сжимается, – прохрипел старик. – Нет его вроде, по локоть руку беляк оттяпал, а чувствую... Чувствую – сжимается! Подожгли они книги-то библиотечные, свалили в кучу и подожгли, греются... Эх, говорю им, кулачок так и сжимается! Чувствую!..

В уголке его левого глаза набухла, покатилась и исчезла в глубокой сетке морщин маленькая слеза.

– Чувствовать чувствую, – с горечью пожаловался он, – а бить нечем. Поэтому и не в отряде. Но я им, конечно, этого не сказал... Я им про другое: мол, у меня кулачок невидимый, не по скуле бью, а в душу. Испугались они, ногами меня топтать стали.

Мэри подползла к третьему. Она и его узнала. Все в их городе знали друг друга, если не по имени, то в лицо. Не раз видела она и этого парня – на улицах, в магазине. И тогда, в «Комнате смеха»... Толстогубый, курчавый.

Он попытался, опираясь на локти, приподняться, вгляделся в нее и снова безжизненно рухнул на пол.

– Это... ты?.. Ты... помнишь? Еще бы ей не помнить.

(В горсад, на танцы, уговорила ее пойти Сахаркова из параллельного класса. Как странно все вышло. Выполняя общественное поручение, она провела с ней беседу, начав, как обычно:

– Сахаркова, ты что себе думаешь?..

Но поговорили они сверх ожидания очень хорошо.

– Ой, я и сама испереживалась! – оживленно подхватила Сахаркова. – И что у меня за голова такая? – Она кокетливо поправила свои желтые кудряшки. – Никак, ну, никак исторические даты не могу запомнить, хоть убей! Под подушку хронологическую таблицу кладу, поверишь? Не помогает. Завуч снится, а даты – нет.

– Ну, это история, – резонно заметила Мэри, – а как с литературой быть?

– Тебе Евгений Онегин нравится? – ответила Сахаркова вопросом.

– Конечно.

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• 7
• 8
• 9
• …
• 11
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.