– Девочка.
– Всю жизнь мечтала о девочке! – Ангелина Борисовна всплеснула руками.
– Вы на самом деле печку протопили!. – радовался Сакко Иванович.
– Как ты понимаешь, соседей звать не стали, – с некоторой гордостью ответила Ангелина Борисовна. – Сакко, что мы будем делать с девочкой?
Лосенка напоили теплым молоком из бутылки с соской. Лил он охотно и от простуды фыркал. Из-за фырканья Ангелина Борисовна предложила назвать лесную гостью Фифи.
– В этом есть что-то французское, – сказала она. – Правда? Фи-фи!
Фифи постелили в углу ямщицкий тулуп, некогда принадлежавший дедушке Сакко Ивановича. Из-за ветхости тулуп этот не надевали, но и выбрасывать не решались, может быть, потому, что вместо обычной матерчатой петельки у него была металлическая цепочка, и металл этот походил на серебро.
В доме погасили свет, и все уснули, кроме Юры.
Он лежал на раскладушке и видел, как сквозь стекла, сквозь ледовые папоротники светит расплывчатая луна, и свет ее, ложась на пол, застилает его пушистыми половиками. По ним хочется пробежаться босиком, как по лесным лужайкам,
Юре думалось, что, может быть, Фифи привела с собой из тайги и этот пушистый свет, и от нее петухи, папоротники и пальмы на стеклах переливаются зеленым огнем, отчего так мучительно хорошо жить.
Когда изба выстыла и Юра продрог, он слез с раскладушки, лег на тулуп рядом с Фифи и заглянул в ее глубокие, влажные, будто заплаканные глаза. В каждом из них дрожало по луне или по большой звезде, и жило в них любопытство и приязнь к человеку.
«Наверное, она меня считает братиком», – подумал Юра.
Он зевнул и сонным естественным движением обеих рук обнял Фифи за шею, прижался к ней, теплой, пахнущей молоком и тайгой, закрыл глаза и крепко уснул.
Во сне Юре было радостно, оттого что теперь он не один: у него есть сестренка. Мать занята в школе и в драматическом кружке. Отец пропадает в рейсах. А Фифи всегда будет с ним, с Юрой. И от этого ощущения во сне душу ребенка заполняло тепло, будто заново протопили печь березовыми дровами и теперь тепла этого хватит надолго.
Ему снился большой остывший костер, как золотое блюдо, на вишерском острове. В этом блюде лежали кедровые шишки, и из них шли синие смолистые дымы. Недалеко от костра лежала Фифи и смотрела в огонь большими влажными глазами, и в каждом из них плясало по костру. А в небе невысоко над островом зажигались звезды и смотрели вниз на мальчика и Фифи. Фифи фыркала от дыма...
В это утро Юра проспал уроки и не пошел в школу.
Фифи росла незаметно и через два года вымахала в огромную бурую лесную корову. Держали ее в хлеве и никогда не оставляли его закрытым.
По утрам она провожала Юру в школу, положив комолую горбоносую голову к нему на спину и щекоча его затылок парным дыханием. В положенное время она встречала его из школы и так же, положив голову на спину, провожала домой.
На Юру мальчишки не задирались – боялись Фифи. При ней они опасались бороться: когда большой мальчишка валил маленького на снег, Фифи брала шапку большого в зубы, относила недалеко, бросала себе под ноги, а сама стояла над шапкой и всем своим видом показывала: «Есть желающие взять шапку или нет? Кто подступится?»
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.
Николай Крючков, народный артист СССР, Герой Социалистического Труда, лауреат государственной премии СССР