– Молодые подрастать будут, от стариков отделяться, значит, деревня вширь пойдет. А еще есть решение Беликов хутор передать нашему колхозу, хватит им на отшибе болтаться!

– А вот, товарищ председатель, – снова сунулась старуха Коробкова, – с чего это на вашей картинке заместо приусадебных участков садочки какие-то?

Трубников улыбнулся. Похоже, они куда лучше познакомились со стендом, чем он мог предполагать.

– Разглядела?

– Может, и не разглядела бы, да люди указали.

– Что ж, важный вопрос. Такая наша конечная программа, товарищи: хозяйства без дежи, без коровы, без приусадебного участка...

– Так этого уж достигли, милок! – перебила Коробкова. – Осталось только огороды отобрать!

– С тобой, Коробкова, хорошо на пару дерьмо есть.

– Это почему же?

– А ты все вперед забегаешь. – Трубников переждал, пока утих смех. – Когда станем давать на трудодни два литра молока, сами от коров откажетесь; когда станем в колхозной пекарне хлеб выпекать, сами не захотите с тестом возиться; когда откроем общественную столовую и овощи войдут в оплату трудодня, хозяйки сами не захотят на участке маяться... Что, не так? Оговорюсь для вашего спокойствия: придем мы к этому не раньше, чем вы вдоволь насладитесь и собственной коровкой, и собственным боровком на откорме, и всякой всячиной со своего огорода! Сейчас нам без этого подспорья не обойтись, и если кто в этому году не осилит корову, колхоз выдаст ссуду.. А вот Кланька, – Трубников остановил взгляд на русоволосой, с присохшими соплями под вздернутым носом внучке Коробковой, – если ее не задушат сопли, никакой домашней маяты знать не будет. Тогда она и скажет спасибо своей бабке, что та не только языком чесать горазда была, но и трудилась, старая, для ее счастья...

Собрание оживилось, пошли вопросы и расспросы, все заговорили скопом, заспорили. Кто-то спросил, в какой последовательности пойдет стройка, девчата требовали, чтобы перво-наперво строился клуб, скотница Прасковья ратовала за молочную ферму, а Игнат Захарыч, бывший слепец, настаивал на санатории: ему-де не обойтись без хвойных ванн...

«А ведь разговор-то состоялся!» – подумал Трубников, рассеянно прислушиваясь к спорящим.

Когда собрание закрылось, Павел Маркушев спросил Трубникова, как быть со стендом.

– А что? Пускай стоит!

– Неудобно, Егор Афанасьич, ну-ка чужой кто увидит? Может, подчистить резинкой, ножичком поскоблить?

– Что ж, пускай этим займутся те, кто в глупости своей расписался...

Все так и будет, как говорил в этот день колхозникам Трубников, хотя коньковцам понадобится не десять лет, а пятнадцать, чтобы полностью перевести на землю Борькин рисунок, и не все из них доживут до этой поры. Не станет Пелагеи Родионовны Кожаевой, скотницы Прасковьи, дедушки Шурика, покинет деревню семья Семена, и даже Алексей, пристрастившийся к лошадям и не таящий зла на дядю, последует за отцом. Зато Коньково окажется чуть не в пять раз больше, чем думалось поначалу. В то время еще ведать не ведали о предстоящем укрупнении колхозов, и Трубников рассчитывал лишь на естественный рост деревни да присоединение Беликова хутора. Когда же для колхоза «Заря» придет пора укрупниться, к Конькову подселятся окрестные деревушки и образуют с ним один большой колхозный массив...

Лишь почта будет построена колхозными мастерами так, как нарисовал ее Борька. Это – большое, странное и нелепое строение, немного напоминающее церковь. Над ним стаями реют голуби. Другие же здания построены по проекту районного архитектора, они совсем не похожи на Борькины наивные рисунки. А вот санаторий, открывшийся в нынешнем году, построил колхозный архитектор – есть в «Заре» такая новая штатная должность – Борис Лузгин-Трубников. Окончив архитектурный институт, Борька вернулся в колхоз. Надежда Петровна и Трубников не знали, что еще в институте он к отцовской фамилии присоединил фамилию отчима…

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• …
• 5
• 6
• 7
• 8
• 9
• 10
• 11
• 12
• 13

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.