– Сказала, что у него новый отец...
– Какой я ему новый отец? – поморщился Трубников. – Он своего отца помнит, жалеет...
– Это. ничего. – Надежда Петровна осторожно тронула его руку и смущенно добавила: – Я почему-то заплакала...
– А он?
– Помолчал и пошел в школу...
– Ладно, иди работай.
Они встретились за ужином. Подав самовар, Надежда Петровна под каким-то предлогом вышла из дому. Трубников задумчиво глядел на Борьку. Высокий, крепкий подросток, он был очень похож на мать и вместе с тем резко отличен. Материнские большие глаза, крутой лоб, короткий прямой нос, материнская скуластость, даже родинки рассеяны по лицу, как у матери, но совсем иные краски. Надежда Петровна смугла, русоволоса, кареглаза – Борька
белокож, волосом темен, глаза голубые. Черты Борька взял материнские, а расцветку отцову. Отпечаток этого неведомого, чужого начала на милом и родном чертами лице странно тревожил Трубникова. Борька не разглядывал украдкой Трубникова и не дичился, не обнаруживал ни тайной ревности, ни скрытого недоброжелательства, но и не давал заглянуть в себя. Он просто пил чай с блюдца, а когда Трубников заговорил, поставил блюдце на стол и, сложив руки на коленях, стал слушать, глядя прямо в лицо Трубникову красивыми, задумчивыми, редко моргающими глазами.
– Вот, Борис, – начал Трубников, – случилось, что нам жить теперь вместе. Конечно, отца я тебе не заменю, да ты и сам того не ждешь и не хочешь. Отец у тебя один, и это свято. Как ты был у матери на первом месте, так и останешься. Но я, видишь, инвалид, со мной много возни требуется, не обижайся. У меня своих детей не было, и обращаться с вашим братом не умею. Если что не так, – скажи прямо. Не знаю, станем ли мы с тобой друзьями, но уважать друг друга будем. А главное, мы оба должны о матери Помнить, чтоб ей жилось хорошо, она этого заслужила. Согласен?
– Согласен, дядя Егор! – Это прозвучало готов но, искренне, славно.
Когда Надежда Петровна вернулась, Трубников и Борька молча пили чай, словно им никакого дела не было друг до друга, но безошибочным чутьем она угадала, что разговор у них был добрый и семейная телега не завалилась в колдобину в самом начале пути...
При крайнем несходстве характеров они были схожи в одном – в страстной поглощенности своим делом. У Трубникова таким делом был колхоз, у Борьки – дома, которые он мог рисовать с утра до ночи. В воскресные дни он так и поступал, и тогда весь окружающий мир исчезал для него. Нежданно-негаданно Борькины рисунки сблизили их, и так тесно, что Надежда Петровна не смела даже мечтать о том.
После того вечера, когда Трубников силился разглядеть в слабом сеете ночника развешанные по стенам рисунки, он больше не замечал их, они стали для него привычной частью убранства горницы. Новых рисунков Борька не вывешивал, он рисовал теперь в альбоме, и Трубникову в голову не приходило заглянуть, что он там марает. Есть у парня такая блажь–и ладно, все лучше, чем слоняться по улице или жарить в «очко» замусоленными картами.
Но однажды, желая отвлечься от острой боли в несуществующей руке, он стал рассматривать наколотые на стену листы. Сухая манера письма – не то рисунки, не то чертежи – понравилась Трубникову, чем-то оказалась близка ему. Если жилой дом, то можно пересчитать все окошки; если башня, то виден каждый зубец; если дворец, то тщательно вырисовано мельчайшее украшение, всякий завиток. Дома представлены в перспективе, каждое здание открыто глазу с фасада и сбоку. Здания были тесно окружены кружочками на тонких ножках, и Трубников не сразу понял, что это – условное обозначение деревьев.
В рисунках не было красоты, это Трубников почувствовал сразу, но зато по ним можно было строить...
Вызвать Борьку на разговор оказалось делом нелегким: он упрямо, жестко .и стыдливо оберегал свой внутренний мирок. Альбом он все-таки показал, но там не было ничего нового: опять дома, дома, дома, большие и маленькие, простые и замысловатые, дома гладкостенные, дома с колоннами, с лепкой, с балконами, башенками, дома, похожие на театры и подобные дворцам...
– Почему ты рисуешь одни дома? – допытывался Трубников.
– Так... – отводил глаза Борька.
– А ты где-нибудь видел эти дома?
– Н-нет...
В 12-м номере читайте о «последнем поэте деревни» Сергее Есенине, о судьбе великой княгини Ольги Александровны Романовой, о трагической судьбе Александра Радищева, о близкой подруге Пушкина и Лермонтова Софье Николаевне Карамзиной о жизни и творчестве замечательного актера Георгия Милляра, новый детектив Георгия Ланского «Синий лед» и многое другое.