Я никогда не увлекался ни филателией, ни нумизматикой. Никогда не собирал автографов знаменитостей, не клянчил у друзей обертки от бритвенных лезвий или спичечные этикетки. Меня это не волновало. Но вот с недавнего времени во мне неожиданно пробудился интерес к коврам. Трудно объяснить, почему именно к коврам. Да это и не имеет значения. Ведь нелегко объяснить также страсть к маркам или монетам... В Ленинградском Эрмитаже я видел ковер, сотворенный, если верить специалистам, веков двадцать назад. Я любовался изделиями великих умельцев Востока. А три недели назад побывал на ковровом комбинате, расположенном неподалеку от Москвы, в Люберцах. То, что я увидел на комбинате, удивило и вместе с тем обрадовало меня. Главный инженер комбината, узнав, что я интересуюсь новейшими образцами продукции, направил меня в химическую лабораторию. Откровенно говоря, я не понял, почему в химическую, но тем не менее последовал совету. Начальник лаборатории Зинаида Ивановна Курохтина положила передо мной на стол несколько сравнительно небольших ковровых «отрезов», Рисунок их был красив, толщина соответствовала представлению о добротности. На мой взгляд, это были обычные ковры – родные братья тех, чья история исчисляется столетиями. Примерно в таких словах я и выразил свое отношение к новейшим образцам. – Не совсем обычные, – последовала короткая реплика, после которой один из образцов самой яркой расцветки был безжалостно обрызган раствором ярко-синего красителя... А в следующую минуту влажная губка с легкостью и ловкостью, правдоподобными лишь в фокусе, стерла с ворса все следы. Будь это шерстяная ткань, не обошлось бы без вмешательства химчистки! – Ну как? Вопрос, естественно, относился ко мне, но я просто лишился дара речи и ответил какой-то ничего не выражающей улыбкой. Затем был проведен эксперимент с машинным маслом. От него тоже не осталось никаких следов. Это походило на чудеса. Тут я вспомнил, как пару дней назад бабка отчитывала моего пятилетнего сына за то, что он закапал скатерть гранатовый соком. Она долго втолковывала внуку, что отстирать такие кляксы невозможно даже в крепчайшем растворе «Новости». Вспомнив этот нравоучительный разговор, я хотел было спросить: «А если соком граната?..», – но воздержался. Забегая вперед, скажу, что и гранатовый сок бессилен оставить на ковре свои яркие следы, они удаляются с такой же легкостью, как пятнышки засохшей грязи. Этот опыт я проделал в тот же день вечером, вернувшись домой и прихватив с собой для исследовании кусочек удивительного материала... – Эффектно, не правда ли? – спросила Зинаида Ивановна. – Н-да... – только и произнес я. – Но не в этом самое главное достоинство нашей новой продукции. В конце концов не так-то уж часто проливают на ковры машинное масло или краску... Оказывается, новый ковер не выгорает на солнце, его можно как угодно мять и скручивать: он тут же восстанавливает свою первоначальную форму. Разостланный на полу, он будет служить дольше, чем обычный: ворс ковра упруг и прочен. Ему не страшна моль, никакая плесень не испортит его внешнего вида.

Что же это за новинка?

В сущности, все объяснилось просто. Дело в том, что на Люберецком комбинате впервые в стране при изготовлении ковров вместо натуральной шерсти применили лавсан – новый чудесный синтетический материал, полученный советскими химиками. Именно лавсан, сохранив бархатистость поверхности, яркость расцветки, четкость рисунка, и придал ковру необыкновенные свойства, о которых здесь рассказано. Но это только легко сказать: применили лавсан... Каких трудов стоила люберчанам эта замена! И не одним лишь люберчанам: задачу решали два коллектива – коврового комбината и Научно-исследовательского института полупродуктов и красителей. В своем естественном виде, то есть в том виде, в каком он выходит из производства, лавсан – снежно-белая пряжа. Для того, чтобы заменить им шерсть при выработке ковров, лавсан надо окрасить по крайней мере в пять-шесть цветов. Но первые же попытки использовать известные способы окраски, применяемые при обработке шерсти, окончились полной неудачей. Лавсан – мягкий, пушистый, чудесный белоснежный лавсан – оказался строптивым. Он не хотел менять своего цвета, не поддавался действию красителей, он как бы отталкивал их от себя. Предстояло резко повысить гигроскопичность материала, изменить его «отношение» к красителям, а этот орешек оказался очень крепким! Конечно, можно было махнуть на все рукой и пойти на поклон к зарубежным фирмам. Но это означало бы признание в собственном бессилии. К тому же наши ученые и инженеры искали принципиально новое решение задачи: за границей окраску материала подобного типа ведут в специальных автоклавах, а у нас решили использовать обычные установки... Сколько опытов провели сотрудники научно-исследовательского института! Они вводили в раствор красителя один за другим разные препараты, но лавсан не поддавался укрощению, ему просто нравилось оставаться белым. И опять вводились новые препараты, и опять результаты оказывались теми же... Можно было махнуть рукой... Но решение задачи все-таки нашли! Вполне подходящим препаратом оказался фенолят натрия – сероватое, аморфного вида вещество, несложное в производстве и очень дешевое, что также имеет немало. важное значение. В красильном цехе комбината я видел груды лавсана – голубого, красного, зеленого, желтого... У художников оказалась богатая палитра! И следует признать, что они отлично используют эту богатую палитру. Ковры из лавсана радуют хорошим рисунком и яркой, со вкусом подобранной гаммой цветов. ...Вот что можно узнать, знакомясь хоть и с необычным, но все-таки самым простым ковром, сделанным руками человека.

читайте также

• Президент ворсистый, средней плотности, №1747, май 2010, Никита Аронов

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.