Совесть

Вскоре после завершения работы в письме к Репину (еще с Толстым незнакомому) Крамской сообщит коротко: «А граф Толстой, которого я писал, интересный человек, даже удивительный. Я провел с ним несколько дней и, признаюсь, был все время в возбужденном состоянии даже. На гения смахивает».

«На гения смахивает»! Для работы над портретом, как и для понимания, для ощущения его, необыкновенно важно! Крамской почувствовал гениальность Толстого раньше, чем многие из современников. Крамской — завзятый портретист, среди тех, кого он пишет, немало людей незаурядных, а тут — «все время в возбужденном состоянии»! Не шутка — писать гения и написать гения!

Кисть Крамского открывает могущество Толстого-мыслителя. Его огромный, выпуклый лоб, «сильно надвинутый на глаза», по образному выражению одного из близких писателю людей, будто сформован мощной работой мысли. Его проницательные серые глаза, пристально устремленные на собеседника и одновременно в глубины собственного «я», поражают зоркостью видения мира вокруг и пронзительной, исповедальной искренностью. Об этом замечательно пишет Чернышевский, разбирая творчество Толстого: писатель умеет «уловлять» таинственнейшие движения психической жизни человека, диалектику его души, и в этом ему помогает способность к самоуглублению, «стремление к неутомимому наблюдению над самим собою». И о том же по-своему пишет Репин, оставивший словесный портрет Льва Николаевича; «Мне всегда казалось, когда я смотрел ему в глаза, что он знает все, что я думаю, и при этом старается скрыть эту свою способность проникновения».

И вот что замечательно: пока Крамской трудится над портретом Толстого, в воображении писателя, а после в его романе, в «Анне Карениной», появляется новое действующее лицо — художник Михайлов. Можно ли сомневаться в том, что образ этот вбирает в себя множество наблюдений над трудом портретиста — это сделалось доступно Льву Николаевичу благодаря встрече с Крамским. Портретист Толстой внимательно наблюдает за работой портретиста Крамского, и новые впечатления выплескиваются на страницы романа. «Фигура вдруг из мертвой, выдуманной стала живая и такая, которой нельзя уже было изменить. Фигура эта жила и была ясно и несомненно определена. Можно было поправить рисунок сообразно с требованиями этой фигуры... Но, делая эти поправки, он не изменял фигуры, а только откидывал то, что скрывало фигуру. Он как бы снимал с нее те покровы, из-за которых она не вся была видна; каждая новая черта только больше выказывала всю фигуру во всей ее энергической силе...» Рассказ о работе художника Михайлова — это рассказ и о работе портретиста Толстого, материал которого слово, и о работе портретиста Крамского, создающего живописный портрет писателя.

Другой подвиг Крамского-портретиста — портрет Николая Алексеевича Некрасова.

Художник появляется в доме поэта в феврале 1877 года — Некрасов тяжело и неизлечимо болен. Приговор произнесен: «О муза! наша песня спета»; но песня еще не спета, не допета — в январе 1877 года «Отечественные записки» начали печатать стихи из «Последних песен»: поэт прощается с читателями, сводит итог. Наступил час «рассчитываться строго за каждый шаг, за целой жизни труд...».

«Я дежурил всю неделю, и даже больше... работал по десяти, по пятнадцати минут (много) в день, и то урывками...» — рассказывает Крамской. Но это не только о том, как он пишет портрет, это о том также, как Некрасов из ничтожных остатков времени и сил урезает крохи, чтобы позировать. Крамской торопится, пишет только лицо, голову: объясняет Третьякову: «Дай бог справиться мало-мальски хоть с этим, — задача, прямо скажу, трудная...» И «Доктора говорят, что (...) это может протянуться несколько недель, и что я, стало быть, успею еще...» Дай бог справиться: значит — успеть...

Он успевает. Некрасов на портрете со скрещенными на груди руками, в сюртуке, при галстуке. Портрет выразителен, в нем трагедия умирания и сила духа, прозрения. Портрет похож, у Крамского полное право быть довольным собой; но в ответ на похвалы он отзывается коротко: «Нужно еще посмотреть...»

Повседневные дежурства, сеансы урывками, вдохновение, отмеренное, как лекарство, капельными дозами: «красками ткнешь то тут, то там» — и нужно прекращать работу; но он не спешит отмывать кисти, складывать в ящик краски, собирать мольберт. «Портрет Некрасова будет мною сделан еще один... Вся фигура на постели и некоторые интересные детали...»

Замысел быстро уточняется: не просто «вся фигура на постели», а «вся фигура на постели, когда он пишет стихи», — разница! Крамской один из первых слышит новые строки «Последних песен» — они питают замысел полотна. Итак: «Вся фигура на постели, когда он пишет стихи... В руке карандаш, бумажка лежит тут же, слева столик с разными принадлежностями, над головою шкап с оружием охотничьим, а внизу будет собака...»

Шкаф с оружием охотничьим — не выдумка, не декорация: он стоит по соседству, в кабинете, на нем — чучела птиц. Оружие наготове, и собака ждет, но хозяин не поднимется, не достанет ружье из шкафа, не окликнет собаку, хозяин на охоту не пойдет — сюжет трагедийный, выразительный, но — уточнение замысла продолжается, мысль расширяется: ни шкаф с оружием, ни собака на холст не попадут.

У изголовья поэта портретист помещает бюст Белинского, на стене — портрет Добролюбова. Он помнит стихи «Последних песен» о друзьях, унесенных борьбой:

Песни вещие их не допеты.
Пали жертвой насилья, измен
В цвете лет; на меня их портреты
Укоризненно смотрят со стен.

Мысль портрета ширится: от бытового — к духовному, от внешнего — к внутреннему: уточняется, углубляется не только образ поэта, но сюжет портрета, или портрета-картины, как сразу назовут его современники, или, может быть, просто картины!

«Некрасов в период «Последних песен» — в названии раскрываются мысль и сюжет. Немощный человек с грустно ожидающей собакой у ног, ружейный шкаф — это победа смерти над земными делами и привычками. Некрасов, его стихи, его друзья-учителя — Поэт, его Поэзия, его Идеалы — это победа прожитой жизни над временем, победа духа над немощной плотью, победа Поэзии, Творчества над смертью.

Дата на портрете-картине: «3 марта 77». Это не дата начала работы или ее окончания. 3 марта написано стихотворение «Баюшки-баю». Крамской отзывается о нем восторженно: «А какие стихи его последние, самая последняя песня 3-го марта «Баюшки-баю». Просто решительно одно из величайших произведений русской поэзии!» С пометой «1877 г. марта 3-го» стихотворение напечатано в журнале «Отечественные записки» и в отдельной книге «Последних песен». Эту книгу Некрасов дарит художнику. «Баюшки-баю» в самом деле — последняя песня: она венчает сборник. Это стихи о том. как бессильная, дряхлая муза отступает, опираясь на костыль, перед светлой надеждой Поэта, перед верой его в бессмертие Поэзии.

Дата на холсте Крамского связана не с работой живописца, а с образом поэта.

Быть может, полное название картины — «Некрасов в период «Последних песен» 3 марта 1877 года». День прозрения: умирающий поэт поверил в свое бессмертие на освобожденной от оков, счастливой родине.

Крамской не раз, особенно в молодые годы, писал автопортреты. Самый известный создан в 1867 году, когда имя Крамской уже громко зазвучало в отечественном искусстве, когда с ним для многих художников и зрителей был связан и разрыв с Академией, и сплочение новых сил в русской живописи. Этот автопортрет похож на тот, словесный, который оставил Репин в своей книге «Далекое близкое», — он словно вспоминал учителя, Ивана Николаевича, поглядывая на этот автопортрет. Худое скуластое лицо, черные гладкие. волосы, жидкая бородка, какая бывает у студентов и учителей, — «Так вот он какой!.. Какие глаза! Не спрячешься, даром что маленькие и сидят глубоко во впалых орбитах: серые, светятся... Какое серьезное лицо!..» На автопортрете 1867 года — Крамской, подросший, по его словам, уже настолько, что не себе одному пожелал свободы, но готов был сделать все, чтобы и другие были свободны.

Последний автопортрет написан за три года до смерти на небольшом куске картона и по масштабу замысла тоже, пожалуй, просится в картины. Он и именуется не «автопортретом» — получил название «картинное»: «Крамской, пишущий портрет своей дочери».