Слово о Родине

опубликовано в номере №1359, январь 1984
  • В закладки
  • Вставить в блог

Как слезы первые любви...

Блок был прав, конечно. Особенно в своем сравнении. Потому что нет ничего человечнее слез от любви, нет ничего, что бы так сильно и сладко разрывало сердце, И нет ничего омерзительнее, чем равнодушие человека к своей стране, ее прошлому, настоящему и будущему, к ее языку, быту, к ее лесам и полям, к ее селениям и людям, будь они гении или деревенские сапожники.

«Смена», 1955 г., № 2

Сидор Ковпак

Мой юный друг! Родина – это не какое-то отвлеченное, чисто символическое понятие. Родина начинается с твоего дома, где ты живешь, с твоей улицы, по которой ты ходишь, с твоей школы, где ты учишься, с твоего завода, где ты работаешь, с твоего города или села, где родились твои отец и мать. Чтобы по-настоящему любить Родину, надо ее знать. Нужно знать не только историю всей страны, но и историю своего края, знать свой завод, свой город.

Любовь к Родине, к своим родным местам

проявляется в разных делах – малых и больших. Патриот должен знать свою Родину, должен быть патриотом не только на словах, а, главное, на деле. Он обязан быть готовым в любую минуту стать на защиту своей Отчизны и, если надо, пожертвовать своей жизнью в борьбе за правое дело.

«Смена», 1957 г., № 5

Владимир Солоухин

Образ Родины, образ родной земли... Как его можно вообразить? Одинаков ли он для всех людей, живущих на этой земле, или у каждого свой? Я для интереса спрашивал у многих своих знакомых (и даже при случайных встречах), что для них олицетворяло бы, символизировало бы родную землю. Ответы, как правило, не сходились.

Один сказал, что Родина – это утес, о который разбиваются волны враждебного моря. Другой сказал, что это березка, стоящая на полевой меже. Третий сказал, что это Волга. Четвертый сказал, что это церковь Покрова на Нерли, смотрящаяся в тихую зеркальную воду. Пятый сказал, что это букет полевых цветов. Шестой сказал, что это трактор, распахивающий поле. Седьмой сказал, что это василек во ржи. Восьмой сказал, что каравай хлеба и горстка соли на нем. Девятый сказал, что это бульдозер, срывающий старый, ветхий домишко. Десятый сказал, что это плотина гидростанции, перегородившая реку. Одиннадцатый сказал, что это – лицо его матери. Двенадцатый сказал, что это цветущий яблоневый сад. Тринадцатый сказал, что это ракета, уходящая в космос. Четырнадцатый сказал, что это трава, пробивающаяся сквозь асфальт. Пятнадцатый сказал, что это – лицо крестьянки. Шестнадцатый сказал, что это высоковольтные столбы, шагающие через степь. Семнадцатый сказал, что это Ростов Великий с его Кремлем и звоном. Восемнадцатый сказал, что это Новые Черемушки. Девятнадцатый сказал, что это локомотив, тянущий длинный состав. Двадцатый сказал, что это голубь, летящий в небе. Двадцать первый сказал... двадцать первый сказал, что Родина у него в сердце, но выразить одним словом, что такое Родина, он не в силах.

Я мог бы опросить не двадцать человек, но двести, и, видимо, все ответили бы по-своему. Были бы там, наверно, и струи раскаленной стали, и подснежник, распустившийся на пригорке, и доменные печи, и самолеты, и даже тихое деревенское кладбище...

«Смена», 1969 г., № 2

Василий Шукшин

Те, кому пришлось уехать (по самым разным причинам) с родины (понятно, что я имею в виду так называемую «малую родину»), – а таких много, – невольно несут в душе некую обездоленность, чувство вины и грусть. С годами грусть слабеет, но совсем не проходит.

Родина... Я живу с чувством, что когда-нибудь вернусь на родину навсегда. Может быть, мне это нужно, думаю я, чтобы постоянно ощущать в себе житейский «запас прочности»: всегда есть куда вернуться, если станет невмоготу. И какая-то огромная мощь чудится мне там, на родине, какая-то животворная сила, которой надо коснуться, чтобы обрести утраченный напор в крови. Видно, та жизнеспособность, та стойкость духа, какую принесли туда наши предки, живет там с людьми и поныне, и не зря верится, что родной воздух, родная речь, песня, знакомая с детства, ласковое слово матери врачуют душу.

Родина... И почему же живет в сердце мысль, что когда-то я останусь там навсегда? Когда? Ведь не похоже по жизни-то... Отчего же? Может, потому, что она и живет постоянно в сердце, и образ ее светлый погаснет со мной вместе. Видно. так. Благослови тебя, моя родина, труд и разум человеческий! Будь счастлива! Будешь ты счастлива, и я буду счастлив.

«Смена», 1974 г., № 2

Виктор Астафьев

...Течет речка, подмывает берега, спрямляет излучины, роняет кусты и деревья, опрядывает и ворочает камни, падает с них, журчит и наговаривает в перекатах и шиверах. Как бы ее ни мучили, ни мутили, ни разбирали на поливку личных огородов и на обливание тел в знойные дни, сколько бы из нее ни пили, сколько бы ни

  • В закладки
  • Вставить в блог
Представьтесь Facebook Google Twitter или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.

В 4-м номере читайте о знаменитом иконописце Андрее Рублеве, о творчестве одного из наших режиссеров-фронтовиков Григория Чухрая, о выдающемся писателе Жюле Верне, о жизни и творчестве выдающейся советской российской балерины Марии Семеновой, о трагической судьбе художника Михаила Соколова, создававшего свои произведения в сталинском лагере, о нашем гениальном ученом-практике Сергее Павловиче Корллеве, окончание детектива Наталии Солдатовой «Дурочка из переулочка» и многое другое.



Виджет Архива Смены

в этом номере

Истоки

Шесть десятилетий в нестареющей комсомольской шеренге журнал ЦК ВЛКСМ «Смена»