Слезы и лавры

Толкачев мечтал завести в своей спортшколе должности «тренер по математике», «тренер по физике», «тренер-словесник». Чтобы подтягивать ребят, помогать им учиться.

Интересный, думающий тренер из Алма-Аты Наталья Попова-Цапенко рассказывала мне недавно, что она чуть ли не наизусть выучила программу средней школы – она сама со своими девочками всеми уроками занимается.

Но знаю я случаи, когда тренеры не только не препятствовали ребятам оставаться на второй год – просто сами это поощряли.

Дело, повторяю, в том, что, пока ребенок не задумался о дальнейшей жизни, его судьба всецело в распоряжении тренера. Но ведь приходит и время задуматься – о вузе, о будущей работе. Приходит, наконец, время пробудиться миру чувств. Словом, возникает ряд обстоятельств, отвлекающих юного человека от бдений в зале, на стадионе, на катке. Вот и торопится тренер взять от него максимум, пока эти обстоятельства не возникли.

...«Все куда-то бегут, куда-то лезут, куда-то ломятся...»

Это я вспоминаю Ленинград, Кубок страны 1981 года, куда Растороцкий Шапошникову не привез, приехал с Юрченко, уверенный, что она, как выйдет, красотка, так всех и превзойдет.

А она затерялась, растерялась среди тех, кто ей по плечо, прытких, нацеленных, с железными локотками.

Слава грустно мне рассказывает:

«На разминке она не успела к бревну подойти, а в зал вбежали человек пятьдесят, ей бы сказать, что ее очередь, а она стояла и ждала. «Что ж ты не сказала?» «Как-то неудобно было». А другие лезли... А она культурная...»

Он сидит на кровати в гостиничном номере, сгреб себя пятерней за лицо, сжал, смял, оно сделалось багровым, и белесая щетина явственней проступила на булыжных скулах.

«Куда все бегут, лезут, ломятся?.. Юрча должна переварить мои идеи, у меня еще много идей, вагон идей, вот когда она переварит, это будет дело».

Неожиданно бурчит нечто, что противоречит его прежним высказываниям. Похоже, не со мной, а с самим собой разговаривает:

«Люде говорил: «Учись на пятерки». Юрчу в школе хотят на золотую медаль вывести. Но сейчас гимнастика другая, надо поберечь нервную систему...»

Снимает трубку, звонит в номер Юрченко:

«Наташа, отдыхаешь? Ну, ладно, завтра бросимся. Но умно бросимся. Давай, доча, отдыхай».

Назавтра Юрченко была совсем сама не своя. Он мне сказал: «Я проиграл. Не она – я. «Я боюсь выступать, – вот какие ее слова. – Владислав Степанович, я боюсь». Чего ж такого я не понимаю?»

Перелистывая сейчас блокноты – минский, ленинградский и старые, пятилетней, десятилетней давности, – ища в них записи о Расторопном, я ловлю себя на мысли, что, может быть, Владислав Степанович просто подрастерялся, когда волна омоложения со своей спешкой, лихорадочной одышкой, бездумной недальновидностью захлестнула его. Все его взгляды, все жизненные позиции противоречат холодному прагматическому расчету. Он же сам руку себе топором отрубит, прежде чем этой рукой, например, подделает метрику своей девчонке, чтобы выдать тринадцатилетнюю за пятнадцатилетнюю, получить право вывести натасканную малявку на взрослый помост...

Я вот не пойму, в голове не укладывается, как можно, смотря в доверчивые, беззаветные детские глаза, приказать: «Если спросят, сколько тебе лет, говори, что пятнадцать». Какими высокими резонами можно оправдать ложь? Первую ложь, которая, будучи разрешенной, больше того – навязанной, может повлечь за собой цепочку других неправд по отношению к тренеру, а ему ведь необходимо – профессионально необходимо – слышать и знать об учениках чистую правду.

Однако не только в этом суть вопроса. Не только и не столько. Нравственное воспитание составляет основу тренерского дела – это понятие совершенно конкретно. Ведя ученика за собой – как гаммельнский флейтист, о котором упоминал в своем монологе Сергей Печенджиев, – в пучину физических напряжений, волевых усилий, моральных испытаний, понимая, что для победы надо бросить на чашу весов все, до крохотной крохи, и еще сверх того, и, может быть, потерпеть поражение, упасть в бессилии и опустошенности, и встать, и все начать сначала, тренер должен для оправдания этого всего выдвинуть перед спортсменом самые весомые, самые высокие, самые истинные и глубинные мотивы.

А они в конечном итоге состоят в том, что спорт высоких достижений служит прославлению нашей страны, пропаганде нашего социального строя, что победа – она не тебе одному принадлежит, но народу, от имени и по поручению которого ты вступаешь на пьедестал. Ты ответствен не только перед самим собой, но перед токарем у станка, забойщиком в шахте, комбайнером на жатве, композитором у рояля, ты им доставил радость и, наверное, облегчил труд. И пусть видимых материальных и духовных ценностей большой спорт не приносит, душевный подъем, который он способен вызвать в миллионах людей, хоть и не выражается, скажем, в цифрах перевыполнения планов, представляет собой вполне ощутимую реалию бытия страны.