Много лет назад в тренировочном зале я наблюдал такую сцену. У брусьев стояла Тамара Лазакович, известная гимнастка начала семидесятых годов, чемпионка мира и Олимпийских игр в команде, – тоненькая, беленькая, фарфоровая. Злая стояла Лазя, аж уши светились, полыхая. А рядом со мной сидел на скамеечке ее

тренер Дмитриев, тот самый Викентий Дмитриевич,

о котором упоминала Петрик.

— Ну не получается, Викентий Дмитриевич, ну не выходит, – твердила она жалобно и свирепо.

— Отдохни, – советовал Дмитриев.

— Ну остыну же!

— Работай. – На широком, простом лице Дмитриева черточки не дрогнуло.

— Так ведь устала!

— Так ведь отдохни!

— Ос-стыну! – Она шипела уже, фыркала.

— Работай.

Она вдруг набычилась, дунула, плюнула в руки, напружилась, задрожав каждой жилкой, и шепотом приказала себе: «Лазя, надо!» И кинулась на жерди. И все получилось.

Рассказано к тому, что в эпизоде этом природная, а пуще того нарочитая флегма Дмитриева оказалась полезным раздражителем для темперамента Лазакович.

Известный тренер по прыжкам в воду Татьяна Максимовна Петрухина называет такое состояние «холодной злостью» – это когда крайнее напряжение самолюбия обостряет работу мозга, и движения обретают предельно сознательную чуткость. Дмитриев на моих глазах показал себя тонким психологом, но помогло ему то, что он по природе спокоен и ровен, и Тамарина ярость, словно отражаясь от его толстой кожи, обретала силу направленного взрыва.

О Растороцком же и Шапошниковой мне один спортивный врач-психолог сказал: «У нее сильная мотивация, и у него сильная мотивация, он горит, и она горит. В данном случае плюс на плюс дает минус».

Как ни понимал – умом – Владислав Степанович, что с Наташей надо вести себя иначе, чем с Людой, что переделывать, перестраивать себя нужно, но многолетняя привычка – вторая натура, а пуще того натура первая препятствовала ему в этом. Тихий ребенок с челкой был камешек, который то холоден, как ледышка высокомерно холоден, то вмиг накалялся, кажется, до того – пальцы обожжешь, страхуя. Неуправляемо было это дитя. «Улыбайся», – а оно словно мышь на крупу; «Уйди из зала», – а оно застыло. Да еще сказанет такое: «Сами уходите». Хоть ты стой, хоть падай.

И ведь все, что мог, сделал, кажется, Растороцкий, чтобы стала она лучшей на земле, второй Турищевой, если не сильнее. Создал ей программу по высшим мировым меркам, выше этих мерок, и что ни чемпионат мира, то заграничные специалисты, заграничные журналисты заранее его расспрашивали, как, что да почему, и в газетах «Шапошникова... Шапошникова...», а она в последний момент – бац, и заваливается, как назло.

На давнем первенстве страны был случай – она «завязалась» на брусьях. Владислав Степанович, честное же слово, ее не ругал – просто, как надо, все объяснил, ну, может, в повышенном немножко тоне, а она с бревна упала. Он плюнул, на другой день совсем не пошел на соревнования, лежал в номере, небритый, мрачный, ждал, что будет. Вечером приехали друзья: «Слава, ну и молодец твоя Шапа – выступила просто безукоризненно!»

Она это дело, должно быть, запомнила.

И на Олимпиаде в Москве к нему подошли – осторожно так, вежливо: «Владислав Степанович, вы только, пожалуйста, не обижайтесь, но Наташа просила вам сказать, чтобы вы к ней не подходили».

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.