Рассказ
Во время недавней войны, почти ежегодно приезжая в Северный Вьетнам, я не раз бывал в зенитных частях: у знаменитого моста Хамжонг в Тханъхоа. где было сбито около ста американских самолетов, в городе Вине, под Ханоем и Хайфоном... Мне запомнились лица солдат – молодые, улыбчивые, биографии многих из них (о себе говорилось всегда скупо и неохотно, вот о товарищах – дело другое); блиндажи и землянки, где рядом с автоматами и рюкзаками непременно лежали книги, кстати, очень часто и наши, советские, переведенные во Вьетнаме. Запомнился точный, слаженный ритм «работы» зенитчиков; гулкие орудийные выстрелы; свист бомб и раздирающий уши вой реактивных машин.
Наверно, поэтому как-то сразу полюбились мне и рассказы До Тю, чей, как принято говорить, «творческий путь» да и, собственно, сама взрослая жизнь начались в армии, в зенитных частях ПВО. Он ушел на фронт после десятого класса школы. Для героев До Тю война, навязанная им Соединенными Штатами, это не только решающий бой за независимость и свободу, но и сражение за окончательное торжество новой жизни, за возвращение к любимому делу, к созидательному труду, который – они в это твердо верят – преобразит родную землю и принесет счастье всем живущим на ней людям.
И здесь До Тю. как и все его сверстники, пришедшие в литературу, достойно продолжает традиции, сложившиеся еще в годы войны с колонизаторами, шедшей еще в то время, когда сам он (родился До Тю в памятном для нас всех сорок первом) был подростком. Не случайно, узнав о предстоящей публикации в «Смене» рассказа До Тю, генеральный секретарь Союза писателей Нгуен Динь Тхи, чьи книги широко известны у нас в стране (он, когда готовился этот номер, находился в Москве), горячо одобрил выбор журнала. «Если говорить о нашей прозе последних лет, – подчеркнул Нгуен Динь Тхи, – то из новых имен прежде всего надо назвать имена северян До Тю, Нгуен Минь Тяу и южанина Ле Ван Тхао».
Окончив литературные курсы, открытые в Ханое Союзом писателей Вьетнама (это было, как вспомнил, продолжая разговор Нгуен Динь Тхи, в 1967 году). – До Тю был принят туда после первых публикации его рассказов, – он снова вернулся на фронт, в свою часть. Он и сейчас еще служит в армии, сотрудничает в военном литературном журнале «Ван нге куан дой», недавно издал новую книжку «Равнина», откуда и взят публикуемый здесь рассказ. В ней уже есть и рассказы о мире, который был завоеван такой дорогой ценой. И читая новую книгу До Тю, вновь убеждаешься в том, что никому и никогда не удастся поставить на колени народ Вьетнама, никакими происками и нападками не запугать людей этой замечательной гордой земли, щедро политой потом и кровью.
Мариан Ткачев
Перевал. Орудие второго расчета стояло у самой обочины дороги, прилепившись к крутизне, словно орлиное гнездо. Днем зенитчики, став на краю пропасти, глядели на дорогу, пересекавшую все поле обзора. За сложенным из каменных глыб бруствером начинался покрытый удивительно темной листвой склон, обрывавшийся к лежавшей далеко внизу лощине. Где-то пониже середины обрыв был сплошь увит ползучими лианами, цеплявшимися за довольно густые деревья. Повсюду распустились желтые цветы. Их называли здесь бабочками. Но сейчас, в полночь, да еще сквозь густой туман, не разглядеть было ни листвы, ни цветов. В плотном, как дым, тумане глуховатым прерывистым эхом отдавался гул автомобильного мотора. Тиеу, взяв ручной фонарик, вылез из землянки. Обогнув сзади орудие, он поднялся на полотно дороги. В этом месте оно сужалось, и однажды ехавший по самому краю грузовик едва не спихнул в пропасть орудие вместе со всем расчетом. С тех пор у дежурного стало две обязанности: сигналами фонаря обозначать для проезжающих шоферов местоположение орудия, ну и, само собой, при появлении самолетов противника звоном подвешенного к перекладине автомобильного колеса вызывать отдыхавший расчет из укрытия.
По дороге шла автоколонна. Головная машина была совсем уже близко. В тумане показалось дрожащее пятно света. Тиеу поморгал фонариком, и фары тотчас мигнули в ответ: «Знаем, знаем, где вы, ребята!» Машина, утыканная маскировочными ветками, была похожа на дикобраза. Перед лицом Тиеу проплыло второе пятно света, потом третье. У него мелькнула мысль, что машины проходят сегодня перевал позже обычного. Но в небе стояла мертвая тишина. Тишина эта длилась вот уже третьи сутки. Наверно, янки здорово увязли в какой-то крупной операции. Начался сухой сезон, и наши использовали любую возможность для нанесения удара. Послышался прерывистый звук автомобильного гудка. Фонарик в руке у Тиеу снова замигал. На этот раз фары погасли.
– Кто там торчит на дороге? – раздался из тумана чей-то голос.
– Это я, Тиеу. Ну-ка, выкладывай, почему вы так задержались. Ждешь тут...
– Да янки набросали в речку плавучих мин. Саперы с вечера возятся, до сих пор не все обезвредили... А как у вас тут, тихо?
– Тихо. Вы когда обратно?
– Завтра и вернемся. Будет время поговорить. Да. Хонг тебе кланяется, я недавно письмо получил.
– А-а, Май Хонг, я и думать-то про нее забыл, ей-богу.
Тиеу снова остался в одиночестве. Ночь была пустынна. Снизу, из ущелья, донесся крик косули. Пошел ведь уже февраль. Весенним разнотравьем устланы склоны дальних холмов. Переливаются на солнце побеги тростника, поднявшиеся вдруг за одну ночь. И земля словно засветилась оттенками свежей зелени, вызолоченной солнечными лучами. Косуля эта, небось, завтра поутру выйдет из чащи полакомиться травкой. И потом ее манит из леса властный зов весны1.
_________
1 Во Вьетнаме, по традиции, началом весны считается Новый год по лунному календарю, падающий обычно на январь – начало февраля.
Тиеу спрыгнул с бруствера к орудию. Тридцатисемимиллиметровая зенитка вся взмокла от оседающего на металл тумана. Он потрогал рукой покорежившиеся листья ливистоны, прикрывавшие пушку. Потом шагнул к сиденью второго номера, опущенному до самого лафета, и погладил лоснившееся колесо с рукоятью, вращавшее ствол, – сколько рук прикасалось к нему раньше... Столь же «почтенным» выглядело и сиденье: брезентовая обшивка исчезла бог знает когда, осталось лишь металлическое основание. И всякий раз после тревоги, усаживаясь на сиденье, приходилось класть на него сдернутый с прицела чехол, чтоб было помягче. Яростное солнце Чыонгшона2 докрасна обжигало растения и камни. А расчету случалось иногда целыми днями торчать под открытым небом. Самолеты звено за звеном с ревом обрушивались на перевал. И расчет номер два дрался без отдыха. В этом году дожди прекратились рано. Рота еще с октября заняла позиции здесь, в горах. Переброска как раз совпала с прибытием пополнения. Тиеу, одного из новичков, назначили в расчет второго орудия, установленного здесь, на перевале. Все случилось так быстро, что он не успел даже запомнить в лицо ребят своей роты. Хоть дожди и прошли, на дороге во многих местах остались промоины и топи; и солдатам пришлось, то и дело останавливаясь и отражая нападавшие вдруг самолеты, тащить вместе с «ЗИЛом» свое орудие в горы с утра и до самого вечера. Когда они наконец добрались до перевала, казалось, будто и солдаты и пушка только что вынырнули из болота. Политрук Зиеу – он был помощником командира во время марша – сорвал голос, и под конец, когда устанавливали орудие, изо рта у него вместо слов вырывалось лишь глухое сипение, как у рассерженного красноперого селезня. Потом еще надо было наносить воды, чтобы смыть грязь с орудия, и притащить из леса бревна и ветки для постройки землянок. В лесу было темно, словно в заткнутом пробкой глиняном кувшине. Намаялись тогда страшно, но уснуть все равно никто не мог. Для Тиеу это было, пожалуй, первое в жизни серьезное испытание.
_________
2 Чыонгшон (вьетн. – Долгие горы) – горная цепь, идущая вдоль Индокитайского полуострова: здесь проходила знаменитая дорога Хо Ши Мина, по которой с Севера на Юг перебрасывались войска, техника, продовольствие и т. д.
«Вы непременно расскажите нам после про первое свое испытание...» Так наставляла Май Хонг двух друзей – Тиеу и Кунга – перед их отъездом в армию. И вид у нее был при этом премудрый и строгий, как у учительницы, дающей задание школьникам. Разговор этот состоялся во время поездки в лес Кукфыонг3. организованной институтом для первокурсников с биофака, Тиеу и Кунг знали, что включены в число примерно пятидесяти студентов, уходящих на фронт. Их это не удивило, потому что каждый тогда с нетерпением ждал своей очереди. Ждал давно, со времени поступления в институт, нет, пожалуй, еще со школьной поры, едва им исполнилось семнадцать лет. Дни, проведенные в древнем лесу Кукфыонг, стали последними занятиями, последней памяткой об их недолгой студенческой жизни. Однажды, когда они стояли у ствола могучего тысячелетнего дерева, Кунг сказал: «Нет и не было никогда летописца более одаренного, чем природа. Смотрите, как она щедра и сильна, вглядитесь в эту синеву под зелеными кронами. Какое спокойствие, какая мощь...» Май Хонг достала из сумки ломтик хлеба, посыпанного солью и перцем, и угостила друзей. «Вы скоро уходите на фронт, – сказала она, и голос ее звучал чуть громче обычного. – И потому я хочу сегодня во что бы то ни стало осудить один ваш проступок. (Оба приятеля замерли в изумлении.) Не хватит ли слать мне странные, мягко говоря, письма?! Зачем вы это затеяли? Я буду ждать от вас более достойных писем, если, конечно, вы меня уважаете...» Экая беда. Она вот-вот готова была расплакаться. Кто бы мог ожидать такого? А началось все с того, что они однажды, сидя в библиотеке, уговорились отправить Май Хонг письмо следующего содержания: «Что, скажите на милость, означает мудреная ваша прическа?..» Подписи и обратного адреса, разумеется, не было. И подобные письма на ее имя они опускали каждое воскресенье в огромный почтовый ящик у институтских ворот, дабы она могла получать их в понедельник. Неясно только, как она обо всем догадалась. Но все обошлось. В день отъезда друзей Май Хонг надела свое нарядное красное платье. И чудилось им, будто там, где стоит Май Хонг, багровеет яркое пламя, над которым трепещут две длинные черные пряди волос. «В вашей жизни, – вежливо сказала она Кунгу и Тиеу, – открывается новая страница. Желаю вам поскорей стать настоящими солдатами и совершить славный подвиг...» Кунг, человек светский, пожал, ей руку: «Значит, вы больше на нас, неразумных, не гневаетесь?» Лицо ее озарила улыбка. «Да я уже все забыла!» «Так скоро? Забыли старую историю или уже заодно и нас с Тиеу?» «Положим, история вовсе не старая. Но я обо всем позабыла, еще когда мы уехали из леса Кукфыонг...»
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.