Если кто и может окончательно испортить человеку жизнь, так это его брат. Особенно брат-близнец. Михкель Саккеус с каждым днем понимал это все отчетливее. Наверное, только матерям никогда в жизни не понять, что самый последний олух в классе и любой незнакомый мальчишка в троллейбусе, даже столб в соседних воротах, и тот интереснее, чем собственный брат-близнец, который до смерти надоел тебе. С лицом точь-в-точь как у тебя, с резиновыми сапогами одного с тобой размера, с такими же, как у тебя, учебниками и с билетом в кино на то место, которое железно окажется рядом с тобой. И так всю жизнь. С детства, с тех пор. как ты вообще себя помнишь. И вдобавок еще это всеобщее удивление: как это вы так одинаково смеетесь и моргаете и каким это образом так шагаете в ногу! В школе вас не путают? Им легко говорить, раз они не близнецы. Михкелю Саккеусу двенадцать лет, он по горло сыт всем этим, он больше не хочет быть чьей-то копией. Тем более, что он, собственно говоря, никогда не знал, был ли он тем, кого принимали за Мярта, или, наоборот, Мярта принимали за него. Он стал искать поводы. по которым мог бы являться в школу на полчаса раньше, чтобы снова и снова не входить в двери школы одним из двух Саккеусов и не слышать: «Как это вы так шагаете в ногу!» Ему хотелось хоть немного побыть самим собой. Он надеялся, что если будет ходить один, то в конце концов что-то произойдет с ним одним, и тогда дорога, по которой они всегда ходили вместе, вдруг начнет разветвляться. Иди он, скажем, один, ему может встретиться тренер по баскетболу и сказать:

– Михкель, в школьной команде сейчас свободно одно место, и если бы ты зимой серьезно потренировался... – Так бы вот и сказал. Хотя оба они с братом роста скорее ниже среднего и играют примерно одинаково. Но просто он один повстречается этим утром преподавателю. Вот и все. Этого достаточно.

Или: идет он один, а навстречу ему, к примеру, какой-нибудь режиссер Крууземент, который перепробовал на главную роль в своем новом фильме 439 мальчиков со всей Эстонии, и ни один ему не подошел. Просто не попалось такого типажа, и все. А тут идет он, Михкель. Один. И как раз такой типаж, какой нужен. А если б они шли вместе с Мяртом? Одинаково улыбались, одинаково моргали и шли в ногу. Как один человек. Как мираж. Жуть! Нет, вместе нельзя. Пойти, что ли, и сломать на улице ногу, и некому окажется поддержать его в нужный момент, нет рядом брата-близнеца; его, Михкеля, сразу отвозят на «Скорой помощи» в больницу, и он остается на второй год в том же классе. В том, в котором они сейчас учатся вместе с Мяртом. Мярт же перейдет в следующий, у него нога цела. И то хлеб. Исчезла быиаконец эта третья от доски парта, «экипаж Саккеусов», которая вечно и неуклонно кочует с ними из класса в класс, и хоть раз в жизни у него окажется сосед по парте, как у всех остальных людей, сосед по парте, с которым не надо доставать карандаш из одного пенала, жевать бутерброды из одного пакетика и ждать, пока твой брат съест половину яйца. Он готов даже заплатить за это переломом ноги. Мама ничего не понимает, она неизменно кладет бутерброды и яйцо в один пакетик, из-за нее они должны, словно королевский почетный караул, одновременно маршировать в школу – не оставишь же брата! Эта жуткая мостовая... И светофор опять был утром испорчен! Мама не понимает, что сидеть вместе с братом-близнецом просто наказание. То ли дело сосед по парте... Каждый знает, что такое сосед по парте: если ты не выполнил домашнего задания по математике, он покажет тебе свою тетрадь, и у тебя тоже будет все в порядке. За пять минут до прихода преподавателя все у тебя будет сделано. А с братом! Он не жадный, нет, он показал бы, если б было что показывать. Но вечером вместе ходили пробовать ласты – не оставишь же брата! Что же ему в таком случае показывать! Конечно, когда контрольная – тут дело другое, тут уже дело семейное. Мярт почему-то заканчивает раньше, чем он, Михкель; иногда Михкель вообще не успевает, и тогда они меняются тетрадями. Мярт пишет, а он, когда мимо проходит учительница, не пишет, а лишь проверяет решение на промокашке. Почерк у них одинаковый, и на обложке тетради написано: «М. Саккеус». На книжках – там как угодно: Михкель или Мярт, или Мярт, сын Юхана, а на тетрадях лучше, когда стоит только «М.». В этом отношении с. Мяртом хорошо, у него крепкие нервы, он невозмутим, как истукан.

В ящике стола Михкеля лежит «График возможных причин». Он нужен для того, чтобы по утрам тихонько сматываться из дома. Мярт прекрасно может подождать, пока мать пришьет ему вешалку к пальто, потому что ведь не его звали в кабинет естествознания чинить гипсовое ухо. Просто не каждый там нужен. Его не зовут. У Михкеля же все минуты подсчитаны. До свидания, до свидания! Главное, чтобы не слишком часто попадались одни и те же причины, чтобы не было каждую неделю гипсового уха. Поэтому-то хорошо, если имеется график. Правдоподобность нужна в каждом деле.

Сам Михкель тоже верит в правдоподобность высказанных им причин, когда по утрам сливается с потоком сонных пешеходов, в котором лишь изредка промелькнет школьная фуражка. На улице еще темно, и на углу Лыхмузе и Ялака, где останавливается автобус Михкеля, в этот час никакие Круузементы не прогуливаются. В этих туманных сумерках ни с кем ни с того ни с сего ничего не происходит. Ни у кого нет времени выяснять, типаж ты или просто обычный паренек.

Нет времени и у этой девочки в желтой вязаной шапочке, которая тащит за руку свою мать и налетает на Михкеля на углу улицы Ялака. Этим двоим нет дела до размышлений Михкеля о независимости. Их занимает только автобус. Грязное, с вмятинами, страшилище, которое, громыхая, как раз подъезжает сейчас к остановке. Михкель с одного взгляда понимает: они не успеют. До остановки еще метров пятьдесят, а на макушке страшилища уже начинает предательски мигать красный глаз.

Как у Михкеля возникла эта мысль, как вообще у ученика шестого класса может возникнуть мысль побежать, когда он видит, что девочка в желтой шапочке опаздывает на автобус? Он бежит, будто в руках у него олимпийский факел. Ставит ногу на подножку и задерживает автобус как раз в тот момент, когда он готовится сдвинуть с места свое переполненное брюхо.

Однако Михкель Саккеус не предусмотрел всего: этого комка талого снега, налипшего на подножку, о который поскользнулась и плашмя грохнулась Вязаная Шапочка, – этого он не предусмотрел. Коленка разбита, чулки порваны, все пальто забрызгано грязью. Пассажиры приходят в себя от испуга, они сочувствуют и в своем рвении помочь девочке чуть ли не наносят друг другу увечья. Требуют мятных леденцов, кто-то сует Вязаной Шапочке под нос тюбик с зубной пастой. Те, что стоят впереди, ничего толком не поняли: «...У кого ноги отдавило? Пусть автобус сразу же едет в травмопункт!» Все же большинство пассажиров не так уж жаждет приключений в столь ранний час. К тому же упоминание о травмопункте привело Вязаную Шапочку в чувство, и – о чудо! – она начинает проталкиваться к выходу на собственных ногах.

Вязаная Шапочка тоже сходит на остановке у школы. Да ведь она же из их школы! Ленне Ольм из шестого «В», которая живет над часовой мастерской и летом ходит мимо их дома купать свою собаку. Девочка разгневана.

Это довольно-таки странно. Если б еще Михкелю кто-то приказал! Мог бы и не задерживать автобуса. Михкель не решается пройти мимо или подойти поближе, пока девочка, стоя у стены, трет снегом свой чулок. Право, странные все-таки девчонки! Ты. оказывается, должен для них еще и подножку автобуса очистить. Или по крайней мере не замечать потом их окровавленного и порванного чулка!

Да, сегодня он мог бы для разнообразия пойти в школу вместе с Мяртом. Разве лучше, что в переменку Вязаная Шапочка ходит с компрессом на коленке и пахнет, как две аптеки? Все же это мило с ее стороны, что она не особенно прихрамывает и не отдувается где-нибудь в амбулатории: наркоз, шины, передачи – о господи! В какой-то книге по оказанию первой помощи Михкель видел картинку: усатый мужчина – нога привязана к палке от метлы и подвешена к потолку. Он слышал, что порой от одного человека пересаживают что-нибудь другому. Ногу, конечно, нет, а вот глаз – да. Михкель тут же представил себе, как Вязаная Шапочка ходит с пересаженным глазом. Один глаз, к примеру, обычный, голубой – это собственный глаз, а другой – большой и карий. Михкель только не знал, какого цвета у нее этот собственный глаз.

Во время следующей перемены Михкель быстро кидает взгляд на Вязаную Шапочку. На одну секунду. Один-единственный раз. Из-под ровно подстриженной челки смотрят круглые светло-карие глаза, большие, как плошки. Значит, у Вязаной Шапочки глаза карие! Вовсе не пересаженные и вовсе не сердитые. Внезапно Михкель как бы слышит отзвук одного далекого летнего дня.

У них была охапка белого клевера. Оба валялись у реки и по одной протягивали шмелю головки клевера. Шмель аккуратно опорожнял прозрачные трубочки цветка. Словно был теперь их ручным шмелем. Словно он собирался теперь остаться с ними. Воздух наполняло его мягкое сонное жужжание, когда, опускаясь на новый цветок, он какое-то время кружил над их головами. А затем он вдруг поднялся, не торопясь набрал скорость и вдруг неблагодарно исчез: всего лишь крошечная точка в том месте, где сразу стало собираться воздушное белое облако.

Внезапно в глазах незнакомой девочки мелькнул как бы отблеск того далекого, наполненного мягким гудением летнего дня, о котором девочка ничего не знала. Не знал никто – только он и Мярт.

Собственно говоря, Михкель должен был бы на следующее утро пойти в школу с братом. В это утро особенно. Но «график причин» предусматривал яровизацию зерна в уголке юного натуралиста. И как раз в то время, когда он был занят яровизацией, в раздевалке к очень похожему на него мальчику подошла известная нам девочка с челкой, с большим бумажным свертком в руках и сказала:

– Бери. Вафли. Мама просит поблагодарить тебя. Мы бы не успели. Испечены на масле, вместе с тетрадями класть не разрешила.

Вафли есть вафли, тут долго раздумывать нечего.

Поэтому у мальчика остается на дне кулечка всего несколько штук, когда Мярту приходит в голову уточнить:

– Их принесла эта девочка из шестого «В» – Ольм.

Михкель тут же перестает жевать.

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.