Большая, двухэтажная школа из красного кирпича, со светлыми классами, с большим гимнастическим залом, была расположена у главных ворот парка, против здания треста Краснодонуголь. Школа была пуста и закрыта на ключ. Но, исходя из благородных целей, какие они преследовали, Серёжка не посчитал для себя зазорным, наломав стук ветвей, с их помощью выдавить одно из оков в первом этаже, выходящее в глубину парка.
Сердца их благоговейно замерли, когда они, бесшумно ступая по половицам, прошли через один из классов в нижний коридор. Тишина стояла во всём этом пространном здании; малейший шорох, стук гулко отзывались вокруг. За эти несколько дней многое сместилось на земле и многие здания, как и люди, потеряли прежнее своё звание и назначение и ещё не обрели нового. Но всё-таки это была школа, в которой учили детей, школа, в которой Валя провела много светлых дней своей жизни.
Они увидели дверь с дощечкой, на которой написано было «Учительская», дверь с дощечкой «Директор», двери с дощечками «Кабинет врача», «Физический кабинет», «Химический кабинет», «Библиотека». Да, это была школа; здесь взрослые люди, учителя, учили детей знанию и тому, как надо жить на свете.
И от этих пустых классов с голыми партами, помещений, ещё хранивших специфический школьный запах, вдруг повеяло и на Серёжку и на Валю тем миром, в котором они росли, который был неотъемлемым от них и который теперь ушёл, казалось, навсегда. Этот мир казался когда-то таким обыденным, заурядным, даже скучным. И вдруг он встал перед ними, такой неповторимо чудесный, вольный, полный откровенных, прямых и чистых отношений между теми, кто учил и кто учился. Где они теперь, и те и другие, куда развеяла их судьба? И сердца и Серёжки и Вали на мгновение распахнулись, полные такой любви к этому ушедшему миру и смутного благоговения перед высокой святостью этого мира, который они в своё время не умели ценить.
Они оба испытывали одни и те же чувства и без слов понимали это, и за эти несколько минут они необыкновенно сблизились друг с другом.
Узкой внутренней лестницей Валя вывела Серёжку на второй этаж и ещё выше, к маленьким дверям, ведущим на чердак. Двери были закрыты, но это не обескуражило Серёжку. Пошарив в кармане брюк, он достал складной ножик, сервированный многими другими полезными предметами, среди которых была и отвёртка. Вывернув винтики, он снял ручку двери так, что замочная скважина предстала перед ним, как бы обнажённая.
- Классно работаешь, сразу видно, что профессиональный взломщик, - усмехнулась Валя.
- На свете, кроме взломщиков, есть ещё слесаря, - сказал Серёжка и, обернувшись к Вале, улыбнулся ей.
Поковыряв в скважине долотцем, он открыл дверь, и на них пахнуло жаром от накалившейся на солнце железной крыши, запахом нагретой чердачной земли, пыли и паутины.
Пригибаясь, чтобы не задеть головой балок, они пробрались к одному из чердачных окон, сильно запылённому, и, не вытерев окна, чтобы их нельзя было увидеть с улицы, прижались лицами к окну, едва не касаясь друг друга щеками.
Из окна им видна была вся Садовая улица, упиравшаяся в ворота парка, особенно та сторона её, где стоял дом обкома партии. Прямо перед их глазами, на углу улицы, видно было двухэтажное здание треста «Краснодонуголь».
С того момента, как Серёжка покинул Верхнедуванную рощу, и до того момента, как они вместе с Валей прижали свои лица к пыльному чердачному окну, прошло довольно много времени: немецкие части успели войти в город, и по всей Садовой улице теснились машины, и там и здесь видны были немецкие солдаты.
«Немцы... Вот они какие, немцы! Немцы у нас в Краснодоне», - думала Валя, и у неё колотилось сердце, и грудь её вздымалась от волнения.
А Серёжку занимала больше внешняя, практическая сторона дела, острые глаза его схватывали всё, что попадало в поле их зрения из окна на чердаке, и Серёжка, сам того не замечая, запоминал каждую мелочь.
Не более десяти метров отделяло здание школы от здания треста. Здание треста было пониже здания школы. Серёжка видел перед собой железную крышу, внутренность комнат второго этажа и ближайшую к окнам часть пола в первом этаже. Кроме Садовой улицы Серёжка видел и другие улицы, в иных местах загороженные от него домами. Он видел дворы и залы владений, в которых хозяйничали немецкие солдаты. Постепенно он вовлёк и Валю в круг своих наблюдений.
- Кусты, кусты рубят... Смотри, даже подсолнухи, - говорил он. - А здесь, в тресте, у них видно, штаб будет: видишь, как хозяйничают.
Немецкие офицеры и солдаты - делопроизводители, писаря - хозяйственно размещались в обоих этажах треста. Немцы были веселы. Они растворили все окна в тресте, рассматривали помещения, доставшиеся им, рылись в ящиках столов, курили, выбрасывая окурки на пустынную улочку, отделявшую здание треста от здания школы. Через некоторое время в комнатах появились русские женщины, молодые и пожилые. Женщины были с вёдрами и тряпками. Подоткнув подолы, женщины стали мыть полы. Аккуратные, чистенькие немецкие писаря острили на их счёт.
Все это происходило так близко от Вали и Серёжки, что какая-то ещё не вполне осознанная мысль, жестокая, мучительная и в то же время доставлявшая наслаждение ему, вдруг застучала в серёжкином сердце. Он даже обратил внимание на то, что оконца на чердаке легко вынимаются. Они были в лёгких рамах и держались в своих косичках на тонких, косо прибитых гвоздиках.
Серёжка и Валя сидели на чердаке так долго, что могли уже разговаривать и о посторонних предметах.
- Ты Стёпку Сафонова после того не видела? - спрашивал Серёжка.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.