Некоторое время он посидел у оконца, сквозь которое теперь ничего не было видно, посидел просто для того, чтобы перевести дух.
Потом он нащупал пальцами гвоздики, которые держали раму окна, отогнул их и тихо вынул раму. Свежий воздух пахнул на него - на чердаке всё ещё было душно. После темноты школы и особенно этого чердака он уже мог различать то, что происходило перед ним на улице. Он слышал движение машин по городу и видел движущиеся, приглушенные огни их фар. Непрерывное движение частей от Верхнедуванной продолжалось и ночью. Там, на всём протяжении дороги видны были светящиеся в ночи фары. Некоторые машины двигались с полным светом; он вдруг вырывался из-за холма ввысь, как прожектор, далеко прорезая ночное небо или освещая часть степи или деревья в роще с вывернутой белой изнанкой листьев.
У главного подъезда к зданию треста шла военная ночная жизнь. Подъезжали машины, мотоциклетки. Всё время входили и выходили офицеры и солдаты, бряцая оружием и шпорами, слышался чуждый, резкий говор. Но окна в здании треста были затемнены.
Все чувства Серёжки были так напряжены и так направлены в одну цель, что это новое, непредвиденное обстоятельство - то, что окна были затемнены, - не изменило его решения. Так он просидел возле этого оконца часа два, не меньше. Всё уже стихло в городе. Движение возле здания тоже прекратилось, но внутри его ещё не спали, - Серёжка видел это по полоскам света, выбивавшегося из-за краёв чёрной бумаги. Но вот в двух окнах второго этажа свет потух, и кто-то изнутри отворил одно окно, потом другое. Невидимый, он стоял в темноте комнаты у окна - Серёжка чувствовал это.
Потух свет и в некоторых окнах первого этажа, и эти окна тоже распахнулись.
- Wer ist da? - раздался начальственный голос из окна второго этажа, и Серёжка смутно различил силуэт фигуры, перегнувшейся через подоконник. - Кто там? - снова спросил этот голос.
- Лейтенант Мейер, Неrr полковник, - ответил юношеский голос снизу.
- Я не советовал бы вам открывать окна в нижнем этаже, - сказал голос наверху.
- Ужасная духота, Неrr полковник. Конечно, если вы запрещаете...
- Нет, я совсем не хочу, чтобы вы превратились в духовую говядину. Sie brauchen nicht zum Schmorblaten Werden, - смеясь сказал этот начальствующий голос наверху.
Серёжка, не понимая, с бьющимся сердцем прислушивался к немецкой речи.
В окнах гасили свет, подымали шторы, и окна открывались одно за другим. Иногда из них доносились обрывки разговора, кто-то насвистывал. Иногда кто-нибудь чиркал спичку, осветив на мгновение лицо, папиросу, пальцы, и потом огненная точка папиросы долго ещё видна была в глубине комнаты.
- Какая огромная страна, ей конца нет, da ist ja kein Ende abzusehen! - сказал кто-то у окна, обращаясь, должно быть, к приятелю своему в глубине комнаты.
Немцы ложились спать. Всё затихло в здании и в городе. Только со стороны Верхнедуванной, прорезая резким светом фар ночное небо, ещё двигались машины.
Серёжка слышал биение своего сердца, - казалось, оно стучит на весь чердак. Здесь было всё-таки очень душно, Серёжка весь вспотел.
Здание треста с открытыми окнами, погружённое во тьму и сон, смутно вырисовывалось перед ним. Он видел зияющие тьмой отверстия окон вверху и внизу. Да, это нужно было делать сейчас... Он сделал несколько пробных движений рукой, чтобы вымерить возможный размах и хоть приблизительно прицелиться.
Бутылки, которые он сразу, как пришёл сюда, вынул из карманов и из-за пазухи, стояли сбоку от него. Он нащупал одну из них, крепко сжал её за горлышко, примерился и с силой пустил в нижнее растворённое окно. Ослепительная вспышка озарила всё окно и даже часть улочки между зданием треста и зданием школы, и в то же мгновение раздался звон стекла и лёгкий взрыв, похожий на то, как будто разбилась электрическая лампочка. В то же мгновение Серёжка бросил в это окно вторую бутылку, она разорвалась в пламени с сильным звуком. Пламя уже бушевало внутри комнаты, горели рамы, окна, и языки его высовывались вверх по стене, едва не до второго этажа Кто-то отчаянно выл и визжал в этой комнате, крики раздались по всему зданию. Серёжка схватил третью бутылку и пустил её в окно второго этажа напротив.
Он слышал звук, как она разбилась, и видел вспышку, такую сильную, что вся внутренность чердака осветилась, но в это время Серёжка был уже далеко от окна, он был уже у выхода на чёрную лестницу. Стремглав пронёсся он этой чёрной лестницей и, не имея уже времени разыскивать в темноте класс, где было выдавлено окно, он вбежал в ближайшую комнату, - кажется это была учительская, - быстро распахнул окно, выпрыгнул в парк и, пригибаясь, побежал в глубину его.
С того момента, как он бросил третью бутылку, и до того момента, как он осознал, что бежит по парку, он всё делал инстинктивно и вряд ли мог бы восстановить в памяти, как всё это происходило. Но теперь он понял, что надо упасть на землю и полежать одно мгновение тихо и прислушаться.
Слышно было, как мышка шуршит где-то неподалёку от Серёжки в траве. С того места, где он лежал, он не видел пламени, но оттуда, с улицы, доносились крик и беготня. Он вскочил и пробежал ещё дальше, на самый край парка, к террикону выработанной шахты. Он сделал это на случай, если будут оцеплять парк, - отсюда он уже мог уйти при всех условиях.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.