— Я думал, вы к Мирону пришли... Коли но мне — айда в хату.
Стаханов толкнул дверь с подковой, шагнул за порог.
— Леша, — спросил Машуров, входя в горницу, — я все хочу узнать: веришь ты в лошадиное счастье или так?
— Ты о чем?
— О подкове.
— А-а-а... Тут история целая. Три года за харчи на эту подкову работал.
Петров оглядывал горницу. В середине стоял грубо сработанный шахтным, видно, плотником сосновый стол. Табуретки и скамья были под стать столу. В углу за ситцевой занавеской в мелких цветах темнела кровать, застланная одеялом с надписью «ноги». На кровати сидела молодая, с очень красивым лицом женщина. Укачивала ребенка.
— Здравствуй, — сказал Машуров, подходя к женщине. — Мы к тебе чаю попить зашли. Спроворишь? Или все серчаешь на меня?
— Здравствуйте вам, Николай Игнатьевич, — сказала женщина. — Серчаю. Как не серчать. Осень на дворе, а полы тан и не перестлали. Где же лес-то? Обещали ведь, или как? Может, передумали?
— Самовар ставь, — сказал Стаханов. — Потом разберемся.
Женщина положила ребенка в зыбку, которая стояла рядом с кроватью, вытерла табуретки, усадила сначала Машурова, потом Петрова и, шлепая маленькими босыми ногами по щелястым половицам, пошла на летнюю кухню — пристройку рядом с домом. Стаханов сидел за столом, положив большие руки на колени.
— Доски скоро будут, — сказал Петров. — Сегодня я с заведующим шахтой говорил — идут два вагона. Успеем к зиме с ремонтом...
Алексей будто не слышал. Смотрел в окно, где билась о стекло поздняя, заблудившаяся пчела. Встал, открыл окно.
— Так как, Алексей, насчет счастья-то лошадиного? — снова спросил Машуров.
— Не лошадиное — цыганское, — поправил Стаханов. — Я же в орловской деревне родился. Островская волость, Ливенского уезда, деревня Луговая. Не кони у нас — черти. Я пацаном был, видел, как наш помещик выезжал. Пожидаев фамилия. Тройка орловских рысаков. На пути не стой — заедят. Заплакала девочка. Стаханов наклонился над колыбелью, взял девочку на руки...
— Отец умер в двадцать втором... Летом. Осенью — мать. Пошел в батраки. Коня нашего, еще при отце дело было, деникинцы конфисковали. Отец не давал. Избили чуть не до смерти. Я было тоже кинулся... Сапогом, как щенка, отшвырнули...
Стаханов достал берестяную коробку. Ополоснул чайник кипятком. Насыпал заварки...
— Я вот что заметил, — неожиданно зло сказал Стаханов. — Чай завариваешь без настроя — не тот получается... А на работе? Сегодня час рубал — два стоял... Одно слово — «помойница»...
Петров знал, что тан между собой зовут шахтеры шахту, которая не выполняет план. Слово было грязное какое-то, липкое... И когда он слышал его, будто его самого прилюдно оскорбляли.
— Что ж ты тан... О своей-то шахте... — сказал Стаханову, не удержавшись, Петров, хоть, может быть, именно сегодня и не стоило об этом говорить.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.