СТАХАНОВ... СТАХАНОВЕЦ... СТАХАНОВСКОЕ ДВИЖЕНИЕ...

ЭТИ СЛОВА ДЛЯ МИЛЛИОНОВ СОВЕТСКИХ ЛЮДЕЙ СТАЛИ СИМВОЛОМ МУЖЕСТВА, ДОБЛЕСТИ, ГЕРОЙСТВА.

ПОДВИГ АЛЕКСЕЯ СТАХАНОВА — ПРИМЕР МОЛОДЫМ РАБОЧИМ, ВКЛЮЧИВШИМСЯ В СОЦИАЛИСТИЧЕСКОЕ СОРЕВНОВАНИЕ РЕШАЮЩЕГО ГОДА ПЯТИЛЕТКИ.

Петров стоял у стола, застеленного кумачом, и читал постановление. Бумагу он держал странно, далеко отставив ее от себя на вытянутой руке. Константин Петров, которого на шахте звали Костенькой, страдал дальнозоркостью, а очки среди шахтеров носить стеснялся.

— «Считать, что Стаханов Алексей Григорьевич в ночь с тридцатого на тридцать первое августа за свои рабочие шесть часов установил рекорд производительности отбойного молотка, дав сто две тонны угля, — читал Петров ровно, не повышая голоса, как будто такие дела происходили на шахте «Центральная-Ирмино» каждый день. — Пленум шахтпарткома отмечает огромную заслугу товарища Стаханова в его рекорде и считает, что своего рекорда он добился только благодаря тому, что овладел техникой дела, сумел оседлать технику и извлечь из нее все полезное».

Было ослепительное августовское утро. Последний день лета одна тысяча девятьсот тридцать пятого года. Все три смены были в этот ранний час в нарядной шахты.

— «К третьему сентября предоставить товарищу Стаханову квартиру из числа квартир для технического персонала, установить телефон, прикрепить в личное пользование лошадь, — читал Петров, и по нарядной покатился гул. — Просить рудоуправляющего товарища Фесенко разрешить заведующему шахтой за счет шахты оборудовать товарищу Стаханову квартиру всем необходимым и мягкой мебелью...»

Стаханов стоял, прямо и пристально глядя на Петрова, Дюканова, Машурова, Агеева, на своих напарников-крепильщиков — Щиголева и Калинина, сидевших за столом. Как будто не о нем разговор в этой бумаге, которую рано-рано утром после бессонной ночи, проведенной в лаве со Стахановым, сочиняли Петров и члены парткома. Как они спорили друг с другом!' Как каждый доказывал свое, требовал, просил, убеждал, чтобы включили именно его слова, его мысли, его идеи! Петров слушал всех внимательно и, когда казалось, что к соглашению не прийти, предлагал свою мысль, и, странное дело, все соглашались: «Да, верно... Как это мы не сообразили...» Только Дюканов до конца гнул свое. «Оседлал технику» — это придумал Дюканов. В гражданскую он был кавалеристом, знал коней и, когда хотел похвалить человека, говорил: «Как конь...» Еще Дюканов требовал включить в постановление — и обязательно отдельным пунктом — свою мысль «про угол опережения жизни».

— Объясняю как есть: что такое человек? Какая у него главная жила? Угол опережения! Сегодня дал пять тонн. Завтра — сто! Понятно говорю? Нет? Ну, как еще сказать... Если может дать больше, чем, положим, вчера, значит, есть у него этот угол опережения. Вот как Лешка Стаханов. Не может — не человек.

Машуров Николай Игнатьевич, начальник участка «Никанор — Восток», где работали и Стаханов и Дюканов, крутил жидкий ус.

— Ну и загибщик ты, Мирон... Как есть загибаешь... При чем тут твой угол? Тут мировой, понимаешь, мировой рекорд.

Мысль Дюканова про угол опережения выбросили единодушно как малопонятную и отвлекающую от главной задачи дня — рекорда Стаханова, который должен стать не рекордом, а обычным делом каждого на шахте. Именно на это нажимал Петров. Нажимал мягко, но получалось само собой: так и надо. И никак иначе.

Записали: «Партийный комитет уверен, что за товарищем Стахановым появятся новые герои, которые нашей организацией будут встречены с радостью и гордостью, как люди, решившие делом, своим честным трудом выполнять указания партии о полном использовании техники».

Тридцать первое августа одна тысяча девятьсот тридцать пятого года. Подумать только: мировой рекорд. И дал его Лешка. Забойщик. В одной лаве работали. Одним светом делились, коли гасла лампочка.

— Даешь рекорд!

— Стаханов, расскажи, как было...

Как было? Как рассказать, что началось это в августовский вечер, когда он, Стаханов, сидел около сарая, щепал лучину для самовара и делал вид, что не заметил ни Петрова, ни Машурова, которые медленно шли по двору. Может, вовсе и не к нему? Может, к Дюканову? Петров и Машуров подошли к Алексею. Молча сели рядом на лавку.

— Мы к тебе, — сказал Машуров. — Не здороваюсь: в шахте утром виделись. Поговорить пришли.

Стаханов поднял бритую голову.

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• 7
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.