Рекорд

Нет, ничему он так не радовался, как этому лесу. Надо же... А если бы не вспомнил? Что тогда? Домой? Лучше уж сидеть в шахте... Дома не покажешься — засмеют. А Дюканов?

Он на мгновение увидел его, как в тот первый раз, когда Дюканов, который переехал в барак, где жил Алексей, стоял на крыше поздно ночью и смотрел в звездное небо.

— Ты что? — спросил его тогда Стаханов. — Очумел? Ночью по крышам лазишь... Лунатик, что ли? Был у нас в деревне такой — шею свернул...

— Лезь ко мне, — негромко сказал Дюканов.

Стаханов полез. Из интереса.

— Вот сколько живу, ни разу не видел, как звезда от звезды отрывается. Как летят, много раз видел. А вот как отрывается, самый момент этот, ни разу не видел, — задумчиво сказал Дюканов. — А ты видел?

— Не видел, — сказал Стаханов.

По правде говоря, он и в небо-то смотрел нечасто. Когда пацаном был, правда, смотрел. А вот как работать начал — не до неба...

— Вон до той звезды, — сказал Мирон, показывая на разгорающуюся голубоватую звезду, — сколько верст будет? Как по-твоему?

— Черт ее знает, — безразлично сказал Стаханов. — Никогда не думал...

А про себя решил: ну и сосед попался. Откуда такие берутся? Еще шахтер... Гнать надо таких звездочетов из шахты, чтобы не позорили племя. По крышам ползает... Небо рассматривает, вроде первый раз его видит...

Потом только понял Алексей товарища, понял и многое перенял от Мирона. Стал читать книжки и газеты, даже ходить одно время стал немного как Мирон: чуть-чуть подволакивая левую ногу, которая была повреждена у Дюканова в гражданскую, а главное, перенял Стаханов мироновскую страсть к машинам и механизмам. И когда пришла на шахту врубовая машина, пошел отбойщиком за врубовкой. Вместе с Дюкановым работал на пласте «Никанор-75», а потом, так же как Мирон, записался на курсы забойщиков на отбойных молотках.

Стаханов вспоминал все это, таская вместе с Петровым, Машуровым и напарниками-крепильщиками лес в лаву, думал о Дюканове и крепко жалел, что нет рядом Мирона. Не повезло: скрючила вчера Дюканова какая-то болячка, поднялась температура.

«Эх, Мирон, Мирон, дорогой мой корешок. Сделаю все в лучшем виде. Не сомневайся. Болей спокойно. Сделаю все так, как записали с тобой по пунктам на том сером листке твердой бумаги, что лежит у тебя на столике рядом с кроватью...»

Он поднялся вверх лавы, проверил уступ: не висит ли «корж», который и пришибить может, когда начнешь выемку. Потом прошел вдоль воздушной магистрали, открыл кран. Утечки вроде нет. Можно работать.

Алексей сделал на полметра подбой для того, чтобы после разрезки целика легче было отбивать уголь, как и рассчитывали они с Дюкановым и Петровым. Константин все время был рядом со Стахановым. Он придумал оставлять между пластом и стойкой промежуток, и, когда Алексей вырубил внизу пласта узкую щель и лишил уголь опоры на почву, кровля, не закрепленная вплотную к забою, надавила на уголь, отжала его, и, чуть только Стаханов слегка прикоснулся отбойным молотком, уголь «поплыл». Этого момента они с Дюкановым не учли. А выигрыш был большой: почти полкрепи. Почти полметра по простиранию пласта.

Петров стоял рядом, держа в руке сильную лампу, которую он взял у инженера технадзора, специально для сегодняшней ночи. Он светил, чтобы Алексею легче было выбирать прослойки угля помягче. Тогда и жесткие прослойки брать было легче...

Потом Алексей, как и прикидывали они раньше с Машуровым, Петровым и Дюкановым, отбил верхнюю часть уступа и начал снимать нижнюю. Крепильщики шли следом за Стахановым, ставя по две стойки друг за другом.

Все шло, как они и думали, сидя у Мирона и записывая порядок работы на рекордной смене. Стаханов работал уверенно, без суеты и волнения, будто все это он делал не один раз. И правда, ему казалось, что он работал так четко всегда, и работать было радостно, и его охватывал знакомый ему азарт...

Стаханов кончил рубить последний уступ, вылез на главный штрек. Машуров и Петров что-то прикидывали на бумаге. Было пять часов сорок пять минут утра тридцать первого августа.