— Простите, но уже прошло полтора часа, — раздался за спиной сипловатый голос хозяина. Глаза Фиалкина маслено блестели.
— Скажите, — обратился к нему Ксенофонтов, — вы пьете от радости или от горя?
— Какая же здесь радость? Вор в доме — это счастье?
— При чем здесь вор! — воскликнул Ксенофонтов. — В доме полно прекрасных людей, отличных знатоков своего дела, честных и порядочных, готовых поддержать с вами любой разговор... Гости — это действительно радость. Но, похоже, гости в этом доме — нечастое явление.
— Это почему же? — помрачнел хозяин. — С чего вы взяли, что у меня не бывают гости?
— О! — Ксенофонтов махнул рукой. — Об этом можно говорить много. Вешалка всего на два крючка. Да и те не очень загружены. Нет запасных тапочек для гостей, а судя по ковру, вряд ли вы позволили бы гостям топтаться в сапожищах, а?.. На кухне две табуретки, а в комнате два кресла... За этим столом едва поместимся мы с вами, даже следователя пригласить не можем, в комнате лишь журнальный столик... Какие гости?
— Вы правы, — печально согласился Фиалкин.
Зайцев четко, суховато рассказал о том, что примерно полтора часа назад в квартиру проник вор. Хозяин, вернувшись с работы, застал его на месте преступления. Но вор успел открыть окно в комнате и выпрыгнул наружу. Похоже, взял он совсем немного, во всяком случае, хозяин затрудняется без жены сказать, что именно пропало. Вот только парусник, которым он, видимо, дорожил, истоптан, осколки хрусталя на полу и прочая мелочь, добавил Зайцев, заканчивая рассказ.
— Хороша мелочь! — возмущенно воскликнул Фиалкин, у которого щеки заметно порозовели, а голос приобрел напористость и зычность. — Для вас мелочь, — скорбно продолжал хозяин, — а для меня память души... Что остается нам от прошедших лет, что? Воспоминания...
— Воспоминания не разыскиваем, — сдержанно проговорил Зайцев, стараясь уйти от взгляда хозяина. — А вот вещи... Вы внимательно все осмотрели?
— Кроме того, что я сказал... — Фиалкин обвел комнату безутешным взглядом... — Модель парусника сломали, сынишка смастерил... Над моей фотографией глумление устроили. — Он кивнул на портрет. — Если бы я их не спугнул, они такого бы здесь натворили... — В голосе Фиалкина зазвучало что-то трагическое. — Кто знает, не застали бы вы здесь мое бездыханное тело, случись все немного иначе. — Он вынул большой платок, встряхнул его и промокнул глаза.
— А вы что же, вернулись раньше обычного? — спросил Зайцев.
— Да не так, чтобы раньше... Почти в то же время... — Фиалкин не смог продолжать, отошел к окну. — Вынести мое тело с первого этажа было бы нетрудно...
Ксенофонтов поднял парусник, раздавленный безжалостным каблуком, внимательно осмотрел его, потом подержал в руках портрет хозяина с продырявленными глазами. Рядом на снимке была изображена молодая женщина со светлыми волосами и несколько насмешливым взглядом, словно она про себя тихонько посмеивалась не то над фотографом, не то над затеей сняться с этим солидным мужчиной в тесноватом клетчатом пиджаке и с рыжей бородой.
— Дочь? — невинно спросил Ксенофонтов.
— Жена, — ответил Фиалкин, давая понять, что он не одобряет вопросы о личной жизни. Но Ксенофонтов заметил и мелькнувшую искорку в глазах хозяина: вот так, мол, жена! Дескать, дай вам бог в мои-то годы...
— Давно? — Ксенофонтов постарался наполнить свой голос восхищенностью.
— Год.
— Красивая женщина... Она моложе вас?
— Да!
Во 2-м номере читайте о величайшем русском враче Сергее Петровиче Боткине, об удивительной судьбе государственного и военного деятеля Михаила Семеновича Воронцова, о жизни и творчестве писателя Ильи Григорьевича Эренбурга, окончание детектива Георгия Ланского «Синий лед» и многое другое.
С политической трибуны XII Всемирного
Еще, кажется, совсем недавно красноярские педагоги, преклоняясь перед талантом Ирины Васильевны Русаковой, называли ее «кудесницей», «нашей волшебной наставницей», «бабушкой всех Самоделкиных»
Рассказы о современной армии