— Что случилось?
— Дальше — стена. Рискнем?
Отступать было явно бессмысленно. Шаг вперед, и плотный багровый газ снова сменился розовой дымной, в которой все стало видно — и наши сцепившиеся в тревоге руки, и наши лица, на которых радость боролась с только что пережитым испугом.
Перед нами был зал, большой и высокий, как закрытый теннисный корт стадиона. «Динамо». Холодный и мрачноватый, он освещался множеством нелепых светильников, в беспорядке расставленных на полу. Они напоминали бесформенные мешки, набитые чем-то вязким и блестящим, как рыбья чешуя. Она и была источником этого холодного серебристого цвета, позволявшего видеть привычно красные стены зала, его неровный, но твердый пол и растекшееся золотое пятно посреди, такое большое, что, казалось, здесь вылили по крайней мере цистерну золотой краски, которой подновляют колонны из папье-маше в декорационных мастерских Большого театра.
— А «мешки» пульсируют, — подметил Зернов, — взгляните.
Я присмотрелся. «Мешки» действительно пульсировали, но не все и по-разному. Пульсация одних походила на равномерное и медленное дыхание, словно в них периодически то накачивали, то выпускали воздух. Другие «дышали» часто и неровно, а серебристое сияние в них в такт этим «вздохам» то усиливалось, то слабело, почти угасая. Лишь еле заметные искорки пробегали тогда по гладкой коже «мешка».
— Любопытная штука, — продолжал Зернов. — Посмотрите-ка сюда: у стены, третий слева.
С третьим слева «мешком» происходило действительно что-то странное. «Дыхание» его стало мелким и частым, вероятно, больше ста «вздохов» в минуту, а мерцающее сияние превратилось в ровный, особенно яркий свет. И оно все усиливалось, а «мешок» уже не дышал, он словно подскакивал на месте, и скачки с каждой секундой становились все отчетливее. И вдруг он, сорвавшись с места, большими прыжками стал продвигаться вперед, лавируя между светящимися собратьями.
Он направлялся к золотому пятну, с каждым разом удлиняя прыжок. Зернов схватил меня за руку и даже пригнулся, наблюдая за ожившим светильником.
— Сейчас, сейчас... — бормотал он, — ну, еще немного, еще...
И, словно услышав его слова, «мешок» сделал гигантский прыжок, точно опустившись на золотое пятно. Пульсация его тут же прекратилась, он вспыхнул уже не серебристым, а белым, как от накала, светом — и пропал. Загадочно и бесследно, будто его не было и в помине.
— Куда же он делся? — спросил Мартин.
— Сгорел в пещи огненной, — сказал я.
— Она же холодная.
— А ты пощупай.
— Не советую, — вмешался Зернов, — не подстрекай. Все здесь сложно, необычно и небезопасно. Экспериментировать не будем, тем более, что готов еще один подопытный кролик.
Еще один «мешок» в точности повторил действия своего предшественника. Так же медленно разгорался, лихорадочно пульсируя и подпрыгивая, так же бодро допрыгал до середины золотого пятна, так же вспыхнул напоследок и пропал, не оставив ни гари, ни копоти.
— Мне кажется, — заметил Зернов, — что воздух у пятна должен нагреваться.
— Почему?
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.
Наш специальный корреспондент Алексей Фролов встретился и беседовал с учителем русского языка и литературы 34-й вечерней школы г. Ленинграда Владимиром Емельяновичем Ярмагаевым