Девушка петляла проходными дворами да проулочками, не зря все свободное время над картой Одессы проводила. И, так сказать, зачем мастеровому человеку шагать по барским улицам, да в плохую погоду! Рука затекла. Если бы не счастливое сознание, что в сумке оружие, то вряд ли бы она сумела ее дотащить. Потом долго дивилась: через Пушкинскую пуд пронесла без малого!

На углу Преображенской и Почтовой – она возвращалась другим путем – должен поджидать Ванюша на извозчике. Оставался один проходной двор. Ворота наглухо закрыты, лишь калитка приоткрыта. «Устала, конечно, устала, вот и дворовые колодцы кажутся тюрьмой, – подумала Татьяна. – Прыгнешь в такую калиточку и останешься года на три... А были ли закрыты ворота утром?» Нет, вспомнить не могла.

«Учили тебя, учили, – сетовала она, – а научить толком не могли. Утром и нужно было бы пройти мимо этих ворот. Глупость! Так можно научиться бояться собственной тени, да и попробуй-ка обойди все подворотни и подъезды!..»

Вздохнув, девушка толкнула калитку. Прошла по длинному каменному коридору и оказалась на внутреннем дворике. Дома затаились, как часовые. Дворик казался глубоким колодцем, куда и солнце не попадает. И в этом дворике солдаты... Солдаты! Да, солдаты плотно набились в этом мешке. Продрогшие. Злые.

У противоположных ворот, тех, которые выходили на Почтовую, для порядка парочка городовых. Это, конечно, для объяснений с «чистой публикой». И действительно, толстяк-городовой что-то старательно объяснял дамочке с крохотной собачонкой на руках. Дамочку пропустили, городовой взял под козырек.

С каждой минутой Людвинская постигала всю глубину опасности. Из мышеловки, в которую она попала, не было выхода. Западня в проходном дворе?! А у нее оружие! Браунинги! Браунинги, которые с таким трудом доставили из-за границы... Стрелять?! Пистолет у нее в боковом кармане. Так, сразу? Нет, нужно выждать. Бежать на Преображенскую улицу, дескать, ошиблась домом. Ворота заняли городовые. Стоят, нахохлились, словно снегири. Мышеловка... Нырнуть в подъезд? Но там двери наверняка заперты и в каждом филеры да дворники.

Она замедлила шаг, борясь с волнением. Слушала, как гулко бьется сердце. Идти стало трудно, но тяжесть сумки исчезла, вернее, она просто уже не ощущала ее. От волнения не различала лиц солдат. Серые пятна. Она остановилась, стараясь выиграть время, поставила сумку на талый снег. Вздохнула. Стрелять или нет?!

Она убьет одного – вот этого надувшегося индюка-городового... Но до ворот далеко. Пробежит несколько шагов, и ее схватят. Больше одного выстрела сделать не дадут... А оружие, все это богатство, окажется в полиции. В полиции, а не у рабочих. О смерти не думала. Нет, надо держаться. Мало ли что может преподнести господин случай? Она всегда надеялась до последнего. Надеялась и на этот раз, казалось, вопреки здравому смыслу.

Татьяна подняла сумку и пошла вперед. Длительная задержка казалась бы подозрительной. Теперь она отчетливо видела городового. Лицо помятое. Припухшее. С красными веками и склеротическими прожилками на носу. Она больше не замедляла шага. Расстояние между ней и солдатами, охранявшими ворота на Преображенскую, сокращалось с невообразимой быстротой...

Вот и солдаты. Погоны с капельками мокрого снега. Унтер прохаживается вдоль оцепления, три шага направо и три шага налево. Равномерно, словно маятник. Служака бравый. Щеки надуты, грудь колесом. У пояса пистолет. Такой раздавит и не заметит... Сердце мучительно ноет. Еще несколько шагов – и конец. Ба, на что надеяться: они же обыскивают каждого! Вот студент, выскочивший из парадного, со злостью выворачивает карманы. Но ее, женщину, тоже будут обыскивать? Женщину?! На беду, она в мужском платье, а так можно было бы еще повоевать. Хотелось закричать, повернуться и спрятаться в любом подъезде: бывают же в жизни чудеса!

И все же она шла вперед. Внешне спокойная. Потом, через годы, она сама удивлялась собственной выдержке. Если есть на спасение один шанс из ста, то она обязана им воспользоваться. Оружие – главное. Все остальное казалось неважным, все отступило на второй план.

Дальше идти некуда. Девушка остановилась. Городовой зло выговаривал студенту, не желавшему отвечать на вопросы. Студент язвил, хохотал, как при щекотке, и чем-то умудрялся дразнить городового. Потом сел на снег и принялся расшнуровывать ботинки:

– Господин городовой, вот сниму ботинки, и увидите, что и там нет оружия... – Студент шутовски бил себя в грудь и, закатив глаза, крестился. – Господи, преврати меня в соляной столб, коли совру...

Унтер, подкрутив ус, бросил солдату:

– Обыскать! – Он равно не одобрял поведения студента, как и медлительности городового. – Да, да, обыскать...

Татьяна опустила сумку на землю. Поставила на сухое местечко и приготовилась ждать развязки.

Солдат козырнул и сделал шаг вперед. Говорил деревянным голосом, подражая унтеру:

– Оружие есть? Литература?

– Мы мастеровые с Молдаванки... Зачем нам оружие?! Здесь у господ водопровод чинили, потолок протек... – Татьяна отвечала не спеша.

– Подними руки! – приказал солдат, не выпуская из поля зрения рассерженного унтера.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• 7
• 8
• 9
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.