Принимающему мяч

– Я твою школу кончил, – сказал Егор.

Старик посмотрел на него серьезно и внимательно.

– Это было давно, – сказал он. – Это было очень давно. Хорошо. Я тебе дам сейчас записку к человечку, который у нас этим занимается. Проскуряков. Ты с Машкой поезжай туда, это ей по дороге к дому, покажет.

– Я на машине, – сказал Егор.

Старик кивнул. Он водрузил уже на нос железные очки и писал на вырванном из журнала листке записку своим огромным и кривым почерком. Привычки его с годами не изменились. Егор подумал, что если завтра сделают какие-нибудь суперэлектронные залы с хрустальными полами, то в них будет по-прежнему приходить старик в довоенных шароварах и орать на пацанов и девчонок. И это будет хорошо.

– А с Машкой-то понял? – спросил старик ревниво.

– Понял, понял.

– Какой у нее удар-то плоский, а? Заметил... Твой. Второй раз в жизни вижу, господи! Эту бы хоть сберечь.

– Петрович! – сказал он.

Старик уже подталкивал его к дверям зала. Он пошел по мягким синтетическим покрытиям коридора.

– Эй!

Егор остановился, оглянулся.

– Дело ты затеял не очень-то... Сабуров твой. Ладно. Ты там на машине Машку вези осторожнее. Не нарвись, понял? Головой мне ответишь за нее. Вот так.

Егор кивнул и пошел к лестнице.

И уже у машины, подходя к асфальтовой площадке, вспомнил. Точно так было. Он уезжал в стройбригаде, на шабашку. Мать лежала после операции дома. Они с братом решили сделать дачный участок. Брат подался на заработки в Кемерово, а он, Егор, в Хакассию – за длинным рубликом. Петрович не хотел его отпускать. И тоже тогда сказал: « Не нарвись, ты мне за себя головой отвечаешь »

Теперь это неважно.

Егор подошел к машине, открыл дверь с надписью «спортивная». И поднял глаза. Маша стояла около него и улыбалась вежливо. И ему даже нехорошо сделалось. Сердце стеснилось...

Волосы ее прямо падали на плечи, вокруг головы шла одна косичка, на индейский манер. На ней было короткое голубое платье, как бы один кусок легкого шелка обнимал ее. Белые гольфы и легкие босоножки были на ней, в них она была выше его. Но еще она успела чуть подмазаться: ослепительно яркие глаза, темный рот.

Он отвернулся и сказал:

– Куда едем? Садись.